Незавершенная революция

Рассуждай автор этого нарратива в левой перспективе, и он бы пришел к выводу, к которому неизбежно придут исходя из этих вводных носители соответствующего мировоззрения — о необходимости деколонизации современных этнических русских через полное отвержение колониального корня руси в самосознании и самоназвании и возвращении к корням и самоназванию тех народов, потомками которых они в массе являются: кривичей, вятичей, мери и т. д. Значительная часть истины в этом есть, ведь мало кто из нас является потомками собственно русов, но даже у тех, кто является ими по прямой линии (гаплогруппе) как с высокой вероятностью автор этих строк (N1a-Y4706), в его или ее «русской крови» преобладает кровь местных племен, сейчас уже скорее всего перемешанная. В новоевропейской истории есть прецеденты подобных попыток деколонизации — например, во время революции во Франции было распространено представление революционеров о себе как о галлах, порабощенных правящей прослойкой франков, давших имя этому государству. И надо сказать, что в случае с Францией подобная постановка вопроса, равно как и обращение бретонцев-кельтов к собственным корням, имела серьезные основания не только потому, что большинство французов это потомки романоязычных галлов, а не германоязычных франков, но и в силу ярко выраженного колониального паттерна французской идентичности, выраженного в стремлении к расширению и унификации, породившим те проблемы, с которыми ее носители сталкиваются сейчас.

Однако тут мы подходим к важным проблемам политической философии. Например, для многих современных регионалистов, среди которых немало неоязычников, характерен идиллический взгляд на «естественное состояние» народов и территорий, пребывающих в мире, до появления имперских и прочих гегемонистских (орденских и т. п.) образований. Конечно, такой инфантилизм не выдерживает никакой критики — он разбивался о реальность в прошлом, разбивается в настоящем и явно будет разбиваться в будущем. Природой собственно политического, на наш взгляд, был, есть и будет полемос, то есть, война или борьба в иной форме. В этом отличие политики от экономики в широком смысле как домоустроительства, являющегося сущностью локальной «политики». Отголоском этой идеи является и современный подход в ряде стран, которые могут предоставлять иностранцам, укорененным в некой местности, право голосовать на муниципальных выборах, но не выборах в государственные органы власти — центральные и региональные, и не наделяют их специфическими правами граждан, членов нации как политического феномена.

Идиллическому локализму с этой точки зрения так или иначе придется иметь дело с политическими «зверями», и новгородцы хорошо понимали это, приглашая защищать себя князей со своими дружинами. Кстати, сам Новгород отнюдь не был пацифистским образованием — новгородские ушкуйники ходили с грабительскими походами по Волге, и первыми из славян достигли Сибири тоже они. Просто в случае с Новгородом эта геополитическая и военная активность была делом специальной категории людей, сосуществующих с локальной республикой и приносящей ей пользу, а не подчиняющих ее себе и не упраздняющих ее.

В такой перспективе Русь и производное от нее представляет собой тот политический горизонт, от которого нереально отказаться. Однако надо отличать сознание представителей Руси как транслокальных политических асабий и русских как подданных любой господствующей асабийи. «Просто русские» запрограммированы быть инструментом в руках власти, которую они хронически не могут (и вряд ли смогут) поставить под свой контроль. А потому, для большинства русских альтернативой этому может быть только превращение «русского» в прилагательное, то есть, его приложение к тому, что само способно быть субъектом и подчинять его себе, как Господин Великий Новгород подчинял себе Русь в лице князей и архиепископов. Помимо дееспособных локальных сообществ, особенно в тех случаях, когда они отсутствуют (но должны будут возникнуть в ходе «вестфализации» России), это может быть причастность к любой идентичности, наделяющей ее носителей субъектностью — религиозной, идеологической, субкультурной, корпоративной и т. д.