Вопреки им пораженцы делали ставку на разгром СССР внешними силами как на необходимое условие возвращения русских антикоммунистических сил на освобожденные от «советской власти» территории. Неприкосновенность российских территорий не то, чтобы не волновала их, но просто не считалась возможной и имеющей какой-либо смысл, пока они находятся под контролем СССР, Совдепа, который рассматривался не как преступная, но российская власть, а как Анти-Россия. С этой точки зрения, напротив, чем меньше территорий контролировал СССР, чем большего их количества он лишался, тем для сторонников этого взгляда было лучше, ибо среди всех чуждых государств Совдеп рассматривался как абсолютный враг России, которая в свою очередь могла существовать лишь на тех землях и среди тех русских, что были неподвластны ему. Соответственно, любая сила, которая шла войной на Совдеп и соглашалась привлечь к ней русские антибольшевистские силы, воспринималась либо как благо в условиях отсутствия надежд на освобождение всей России чисто или преимущественно русскими силами, либо как меньшее зло по сравнению с режимом, лишавшим белых русских их страны.
Впрочем, надо сказать, что вопрос о выборе оборонческого или пораженческого курса встал ребром лишь в 1941 году, отдельный разговор о котором нам еще предстоит. До этого же момента единство русской эмиграции так или иначе сохранялось не только между (будущими) оборонцами и пораженцами, но зачастую и с теми, кто был подвержен сменовеховским настроениям. Логично, что таковые в последующем оказались оборонцами, которые не желали свержения коммунистического режима ценой утраты единства российских территорий и перехода их под иностранный контроль.
В идейном отношении среди русской эмиграции были представлены все стандартные для того времени течения, шел активный поиск ответов на злободневные и вечные вопросы, и русская мысль порождала своих философов, которые разрабатывали темы, будоражащие не только их соотечественников, но и все мыслящее человечество. Однако в политическом отношении по понятным причинам на коне в русской эмиграции были правые мыслители и идеи. По не менее понятным причинам с 20–30-х годов эти мыслители и умонастроения отчетливо сдвигались от монархизма или абстрактного реакционного милитаризма в сторону фашизма в широком смысле этого слова, охватывающего самые разные, порой жестко оппонирующие друг другу движения, которым однако были присущи общие черты: активизм, вождизм, милитаризм, национализм и ненависть не только к коммунизму, но и либерализму и капитализму, разлагающим народы изнутри и разоружающим их перед разрушительными силами.
Надо пояснить, что в начале этой фашизации соответствующие умонастроения и стиль, носившиеся в воздухе, не были жестко увязаны с определенной страной, лидером и идеологией, а оставляли широкий простор для поиска их идеала. Свою форму этих настроений искала и активная часть русской эмиграции, и если одни ее представители пытались, не мудрствуя лукаво, просто адаптировать к русским реалиям готовые идеологические формы вроде фашизма или национал-социализма, то другие пытались выработать самобытные русские формы их воплощения. Среди первых можно отметить Всероссийскую Фашистскую Партию, Российское Освободительное Национальное Движение, Российское Национал-Социалистическое Движение
, группами же второго типа были национально-трудовые солидаристы и младороссы.