Незавершенный роман студентки

– А другой сатир, что стоит, прислонившись к дереву? – уходя от ответа, быстро задала следующий вопрос Циана.

– Я продал его.

– Ты великий скульптор, Пракси, – заявила Циана, направляясь величественной походкой к следующему навесу. – Хотя ты не совсем в моем вкусе.

– Неужели? – обеспокоился великий ваятель.

– Елейный очень, а мне больше по душе реалисты.

– Что?

«Ничего не скажешь, влипла, – подумала Циана. – Теперь придется объяснять ему, что такое реализм».

– Понимаешь, слишком уж красивым ты все изображаешь. А в жизни не так. Ты даже сатиров изображаешь красивыми. А что такое сатир? Если верить вашим сказкам, козел! Развратный козел! В лучшем случае, похож вон на того писаку, а ты непременно изображаешь его красивым! – не сдержалась-таки Циана, выразив свою антипатию к автору трагедий.

Пракситель обескураженно смотрел на Циану. До сих пор никто не осмелился говорить ему такое.

– Но мы обязаны учить народ ценить красоту. Когда-то божественный Перикл давал людям вознаграждение за то, что они посещали театр. И все ради того, чтобы они научились любить искусство… Да меня прогонят из города, если я буду заниматься подобным.

– Знаю, знаю, ты не виноват, – великодушно простила его Циана. – В конце концов, в твоем искусстве отражен кризис античного полиса [16].

– Чего-чего полиса? – уставился на Циану ваятель, и она поняла, что снова сболтнула лишку.

– Не обращай на меня внимания, Пракси. Делай, как знаешь! Ты лиричный, нежный, созерцательный и тебе очень удаются светотени. Это ты знай! Твое имя стоит в одном ряду с Фидием и Мироном… Да, век предыдущий был великим веком! Кресилай, Поликлет… А Пифагор Регийский, а твой отец Кефисодот. Да и ваш пек будь здоров!… Что ты думаешь о Лисиппе?

Побледневший, покрывшийся испариной, Пракситель стоял и молчал.

– Хорош, да? – ответила за него Циана и догадалась, что он непременно спросит ее откуда она, женщина, пусть и гетера, так хорошо знает историю эллинской скульптуры?

– Лисипп? – вымолвил Пракситель. – Он еще молод…

– Молод, но станет великим скульптором так и знай! Скопас тоже очень даже ничего! – Она присела на корточки перед великолепной черной вазой с вылепленными по ней красными фигурками и спросила: – Эй, откуда это у тебя? Это невероятно ценная вещь. Береги ее, слышишь? Самое малое, лет через сто, – начала Циана и снова прикусила язык. Она видела эту вазу в музее, значит, ваза уцелела, сохранилась в столетиях.

Циана перешла к следующему навесу, в центре которого возвышалась огромная каменная колонна, а вдоль стены стояло множество амфор, одна красивее другой. Циана присела на корточки, чтобы полюбоваться ими, и стала безошибочно определять вслух по стилю рисунков какие из них коринфские, какие самосские а какие родосские. Лицо скульптора окаменело от суеверного страха. Заметив это, Циана взобралась на подиум, на котором была установлена мраморная колонна, встала возле нее и сказала:

– Ладно, я больше не буду. А теперь изобрази меня красивее, чем я есть на самом деле.

– Но ты действительно божественна – ответил Пракситель.

– Итак, имя какой богини ты мне дашь? Своим коварным вопросом Циана ставила

Праксителя в положение, в каком находился когда-то Парис в споре меж тремя богинями. Отдав предпочтение Афродите и вручив ей золотое яблоко, он таким образом причинил немало бед европейской цивилизации [17].

– Может, имя Афины? – пробормотал Пракситель, ведь мудрая девственница была и самой могущественной из богинь.

Циана подобралась и стала строгой совсем как богиня Афина Паллада:

– Нет, ты присмотрись получше! Неужели считаешь, что моя сестра красива так же, как и я? – сказала Циана и резким движением стащила с себя хитон.

Пракситель рухнул перед нею на колени, вероятно до сих пор он не видел столь красивого женского тела, ведь все идеи черпались им из царства Платона!

– Богиня, ты пришла затем, чтобы погубить меня? – простер к ней руки Пракситель. (Известно, что Афродита сгубила не меньше народа, чем ее воинственная сестра Афина.)

– Давай, ваятель, бери инструмент и начинай работать!

– Так сразу?! – окончательно смешался скульптор.

– Ну сколько раз говорить тебе, что никакая я не богиня? Ну давай же!

Пракситель поднял с пола глиняную плитку и два пузырька с черными и красными чернилами, проверил, остро ли заточена тростниковая палочка. Циана следила за его движениями с огромным любопытством, в ее веках не знали, как и чем рисовали эллины.

– В таком случае… нужен какой-нибудь сюжет, иначе нельзя, – сказал Пракситель. – Позволь вот так, – он подбежал к стоявшим у стены амфорам, схватил первую попавшуюся и, принеся ее, поставил у левой обнаженной ноги Цианы. Затем поднял ее хитон с таким благоговением, словно прикасался к его обладательнице, однако не упустил возможности оценить ткань на ощупь, подумав при этом, кто из смертных может обладать таким хитоном и откуда можно взять такой, если не из мастерских Олимпа? Пракситель положил хитон на амфору, и легкая ткань легла волнообразными складками. – Вот так, богиня! Как будто ты входишь в море, чтобы искупаться… Иначе… ты ведь знаешь, какой народ…