Незавидный холостяк

– Можешь кончить, – шепчет она мне на ухо. – Мне нравится, как ты стонешь. Ты ведь еще не разучился творить волшебство своими пальцами?

Если бы я вообще не был возбужден, я все равно кончил бы в этот момент, от этих слов.

Это так охренительно, что почти больно – вжимать себя в нее, чувствовать ее пальцы в волосах, прикусывать ее шею, чтобы низкий хриплый стон вибрацией пронизал все ее тело.

Мне нужно совсем немного времени, чтобы восстановиться. Но я никуда не тороплюсь – катаю ее соски во рту, прикусывая их до резких вскриков, целую ее жадно и горячо, облизываю всю с головы до кончиков пальцев, маленьких и розовых. Забираюсь языком в такие места на ее теле, что она только ахает и, кажется, краснеет.

И снова вхожу в нее.

Развожу ее ноги, ритмично вбиваясь внутрь и запрокидывая голову, чтобы глотнуть воздуха, проверить – я еще жив или это предсмертные райские видения? Сгибаю ее ноги в коленях и прижимаю их к груди, входя так глубоко, как только могу, медленно, чтобы она прочувствовала каждое мгновение и каждое касание. Склоняюсь, чтобы коснуться ее губ и продвинуться внутрь еще немножко, ловя в поцелуе надрывный стон.

Держу ее на грани. Чувствую, как ее трясет, как напряжены все мышцы, но не отпускаю, не отпускаю, не отпускаю до последнего.

А потом слизываю капельки пота с ее кожи, пока она пытается отдышаться после пронзительного крика, спугнувшего всех ночных тварей за пределами этой комнаты.

Разворачиваю ее спиной, и она прогибается мне навстречу, стонет «Еще!», и от изгиба ее талии, от того, как она по кошачьи трется грудью о простыни, оставляя на них свой запах, я ломаюсь во второй раз.

Вжимаю пальцы в ее бедра и несколько мгновений в мире не существует больше ничего, кроме невыносимого жара и запаха Варвары.

Но что же делать с ее «еще»?

Пальцы… Она права – пришло время пальцев и их волшебства.

Если поначалу она смеется и мурлычет от моих ласк, то вскоре только кричит, кричит в голос, до хрипа, и я рад, что коттедж для новобрачных так далеко.

Она царапает мне грудь, оставляя длинные саднящие следы, а когда у меня снова встает и я опрокидываю ее в подушки, – еще спину, и боль от царапин смешивается с острым удовольствием, простреливающим молнией позвоночник.

Времени не существует. Все так же стрекочут ночные цикады, все так же темно за ставнями, все так же невозможно устать и пресытиться Варварой. Я снова хочу ее, хочу так же неистово, как хотел в первые мгновения, пока сброшенное платье еще не коснулось пола. И она откликается на мое желание с тем же лихорадочным энтузиазмом, словно нисколько не устала.

Все-таки не очень предусмотрительная Варвара – маленькая пачка презервативов уже кончилась, а я еще нет. Но она находит выход, он – между ее губ, во влажной теплоте рта, под ласками острого кончика языка, дразнящего мимолетными касаниями. Она помнит, что я хочу видеть ее, и смотрит мне в глаза, обнимая ртом блестящий от слюны член.

Крепко, сладко, жарко, туго, влажно, развратно – особенно когда она выпускает головку, и тонкая ниточка слюны тянется за ней. Что она делает – это невозможно и непостижимо, и я взрываюсь, не в силах это больше выносить. Дождавшись последних капель, выплеснувшихся в ее рот, Варвара отстраняется и медленно облизывает губы под моим взглядом.

Мне снова сносит голову. Набрасываюсь на нее и целую до головокружения, до звезд перед глазами, до кислородного голодания и рефлекторного вдоха, заполняющего мои легкие концентрированным запахом Варвары.

А потом мы все же делаем перерыв – едим сочные кисло-сладкие манго, холодные ломтики арбуза, запивая молоком молодых кокосов – я демонстрирую, как ловко научился вскрывать их мачете.

Целуемся, не различая, где вкус фруктов, а где друг друга.

Смеемся и не говорим ни о чем важном – только глупости вроде: «Вот в этом месте ты пахнешь ананасами, а здесь дынями», «А ты на вкус как банановый смузи».

Липкие и сладкие – отправляемся в душ, спрятанный в ночной тропической зелени. Согретая солнцем за день вода еще не остыла, и я брызгаюсь в нее, стараясь попасть бриллиантовыми, сверкающими в ночи каплями на ее стоящие соски, чтобы потом собрать эту росу губами.

Варвара смеется, смеется, смеется, а потом – перестает смеяться, прислушивается к ощущениям, которые дарят ей мои пальцы, закрывает глаза, и волны дрожи проходят по ее телу одна за другой, пока она прижимается спиной к стеклянной стенке, чтобы не упасть.

– Кир… – последнее, что она шепчет, засыпая в моих руках с первыми отблесками утренней зари.

Как ни бесконечно волшебство ночи – оно неизбежно тает под лучами солнца.

Когда я открываю глаза – Варвара уже проснулась и стоит у окна в свете солнечных лучей, натягивая свое огненное платье.

От того, как золотистый свет обливает ее кожу, сердце невольно ускоряет свой бег.

Но когда я тянусь к ней, чтобы обнять и затащить обратно в постель, она бросает на меня такой взгляд, что мышцы застывают, как каменные.

Она деловито и привычно застегивает пуговицы платья, ищет свои босоножки и присаживается на край кровати, чтобы застегнуть ремешки.

– Куда ты? – спрашиваю хрипло.