Незавидный холостяк

Я медленно поднимаю взгляд – от ремешков босоножек к стройному загорелому бедру в разрезе белого платья. К высокой груди. Алым губам.

Глазам.

Прежним. Только глаза и остались прежними, словно все еще можно попросить ее сварить на ужин сливочный суп по-фински или запечь баранину. И она согласится. И можно будет болтать весь вечер. А потом обнимать ее в темноте спальни, вдыхая запах волос.

А вот целовать… Нет. Эти губы теперь целовать слишком дорого.

Она очень сильно изменилась с нашей первой встречи.

Там и тогда, во дворе своего дома, с плохо скрываемым удивлением и восхищением разглядывающая мою машину, она была обаятельна и непосредственна, как кошка. Естественно. По природе.

А теперь ее обаяние отточено, как скальпель в умелых руках.

Хирурга или маньяка? Вот вопрос…

– Знал, что ты придешь, – говорю я, вновь устремляя взгляд на алеющий горизонт. – Видел твою машину у отеля. Желто-черная «ламба».

– Это ничего не значит, – говорит она, и от ее голоса что-то рвется внутри и заливает сердце горячей кровью.

Я протягиваю ей бутылку рома.

Она садится на пол рядом со мной – прямо в платье.

Берет ее и отпивает глоток.

Она говорит:

– Спасибо.

Я молчу.

За ром?

Она тоже молчит.

И мы пьем ром по глотку, передавая друг другу бутылку и тщательно следя, чтобы не соприкоснуться пальцами.

Закат за окном из алого становится багряным, потом лиловым, а потом все тонет в темноте.

Тогда она говорит:

– Ну скажи же, что ты меня любишь.

Я говорю:

– Это все, чего ты хочешь? Только три слова? Без них все остальное не в счет?

Она говорит:

– Да.

Я говорю:

– Я тебя люблю.

Она говорит:

– Врешь.

Я забираю у нее бутылку и пью ром большими глотками, пока в горле не начинает печь, а перед глазами – все расплываться.

Она забирает остатки, допивает последние капли и отставляет бутылку в сторону.

Ее пальцы находят мои и переплетаются с ними.

Я поднимаю ее руку к глазам и в последних отблесках света с улицы вижу на ее безымянном пальце кольцо.

Мое обручальное кольцо.