Незавидный холостяк

– Да ты! – прошипела она, подхватывая его и пробегая глазами. Там все верно, я три раза проверил. – Что ты делаешь вообще! Обалдел?!

– Похищаю тебя из-под венца, – усмехнулся я. – Намного эффективнее, кстати, чем твой жених. Так что все честно, я победил. Будешь моей женой. Денег у меня, кстати, много, я красивый, секс тебе нравится. Что не устраивает?

Она сверкнула на меня глазами и разорвала свидетельство на две половины. И в этот момент на песок спланировало второе.

– А как пел про свободу выбора! Как выпендривался! Что изменилось?!

– Теперь я не боюсь, что мой выбор тебя сломает.

– Это сломает тебя! – рявкнула она.

Я пожал плечами.

Томас наконец сообразил, что происходит что-то не то, и разразился речью на немецком, которого я не знал. Зато Варвара, кажется, знала и раздраженно отмахнулась от него короткой фразой.

Она поискала глазами и дернулась к ноутбуку, но я успел первым.

Подошел и разломил его на две части.

– Ты дурак? – вскипела она. – Думаешь, я не отменю этот брак? Чего ты добился этим, Кир? Чего?!

Лицо ее было искажено неподдельной яростью. Да, для романтической мелодрамы про воссоединение двух любящих сердец сюжет плохо подходит.

– Отменишь, – снова пожал я плечами. – В мэрии подашь заявку и отменишь. И у тебя, скорее всего, получится. Всю свою удачу я отдал тебе. Теперь у тебя получится все, что ты захочешь, Варвара.

Она замерла, тяжело дыша и щуря на меня яростные свои глаза. Красивая, как буря, которая вот-вот разнесет в клочья твой дом и твою жизнь.

– Все, что захочу?! – переспросила она очень опасным тоном.

– Все-все, – пообещал я.

Кирилл: конец? начало?

Во дворе отеля два голоса лениво переругиваются на незнакомом мне языке, а через распахнутое окно в комнату плывет сладковатый дымок самодельных сигар.

Скорее всего, это носильщик с администратором, заскучав в пустом лобби, вышли на улицу с кем-нибудь поболтать. Но в послеполуденную жару улицы города вымирают, так что им остается лишь вяло, с паузами по минуте обкладывать друг друга местным матом.

Нравы здесь самые простые.

Тем более что марку держать не перед кем: кроме меня в отеле живет лишь толстый британский журналист, обреченный на вечное проклятие – писать заметки об украденных велосипедах и разбитых во время футбольных матчей носах в ближайшем пабе. Других новостей здесь нет – а эти всегда выкидывают из рубрики зарубежных новостей ради более острых событий в других странах.

Я сижу на полу у кровати с бутылкой темного рома и время от времени делаю глоток прямо из горлышка. Ветер развевает занавески, временами врываясь в комнату через окно и даря пару вдохов прохлады, мучительно необходимых в густом зное, растекающемся по комнате.

Капли пота медленно катятся по спине, раздражая своим щекотанием, но шевелиться невыносимо лень.

Я бросаю взгляд на часы: 16:45.

Отмечаю этот момент еще одним глотком рома.

Все – вот я и продал свой остров.

Где-то там, куда я больше не вернусь, мой агент поставил свою подпись и теперь наверняка названивает мне, чтобы об этом сообщить.

Но я выбросил телефон в океан еще на пароме.

Чтобы не передумать. И правильно сделал – я уже пожалел о сделке не меньше сотни раз. Но недостаточно сильно, чтобы возвращаться на остров и отменять договор.

Пусть.

Пусть там теперь на воле растут юные авокадо и манго.

Пусть кто-то другой смотрит в потолок спальни, которая запомнила одну слишком огненную ночь.

Пусть воспоминания останутся только там.

А я подожду, пока агент приедет в отель, отдаст мне бумаги – и отправлюсь куда-нибудь еще. Куда глаза глядят. Туда, где не смогу случайно встретить Варвару и получить от нее уведомление о разводе.

Начну все с начала.

Почему – она?

Из всех женщин, влюблявшихся в меня до беспамятства, до истерик, до порезанных рук и отчаянного вранья о беременности?

Почему именно она взорвала мой мир, вывернула его наизнанку, уничтожила все прежние смыслы и оставила лишь один, самый безнадежный?

Не знаю.

Кто-нибудь когда-нибудь вообще мог ответить на подобный вопрос?

Может быть, ответ кроется в том, что она – единственная из всех, кто признавался мне в любви, нашла меня на другом конце света.

Пусть даже для того чтобы причинить боль.

Она моей крови. Моего вида.

Спавшая до поры в своем толстостенном коконе из правил, ярлыков и стереотипов.

Ей было очень больно тогда выдираться из него на свободу.

Мне – больно сейчас.

Если долго не двигаться, потом всегда тяжело разминать затекшие мышцы.

Если долго не меняться.

Изменения – это жизнь.

Она была права: я перестал искать новое.

И сделала мне тот же подарок, что я сделал ей.

Порыв горячего ветра слизывает капли пота с загорелой кожи плеча, уже покрывшегося тонкой соляной коркой. За перилами террасы потихоньку начинает разгораться алый закат. Как стемнеет, можно будет перебраться в бар на соседней улице и просидеть там до утра. Или даже уйти с какой-нибудь приветливой красоткой к ней домой. Может быть.

Дверь номера еле слышно скрипит, открываясь.

Раздается стук каблуков.

Затихает рядом со мной.