Нездешние

Когда брак развалился, лейтенант из ее отдела зашел с визитом вежливости и предложил ей вернуться на старое место. Мона отказалась. Той, кто работала на этом месте, не стало, как и той счастливицы, что валялась в постели в воскресное утро. Она не выдерживала ничего, кроме бесконечных дорог, неприглядных видов, вечной суеты мотелей, пропитанной пивом унылой жизни со скучными подработками и безликими, бессловесными любовниками. И где-то среди этих жалких скитаний она взглянула на себя в зеркало и увидела подобие дрожащей, безумной женщины, сказавшей ей когда-то побыть во дворе, пока не уедет скорая, прежде чем лечь в ванну и уткнуть в подбородок ствол дробовика.

Мона подумывала поступить так же. Может быть, думалось ей, это вроде семейной обязанности: пойти по стопам матери.

Почти сразу за этой мыслью она получила уведомление, что ее отец, Эрл Брайт Третий, завершил земной путь, покинул землю и ныне сопричастен небесам и так далее и тому подобное, и в унылых развалинах его жизни обнаружилось неожиданное приглашение посетить этот уголок рая в тени горы Абертура.

И вот Мона здесь, роется в останках чужой жизни, закончившейся задолго до смерти. Как и почему это случилось, как проник в мозг матери вирус безумия, остается для Моны тайной. И, как она ни ругает себя, к женщине на стене чувствует только злобу. Она ненавидит Лауру Альварес и весь город за радости, которые ее всегда обходили. Она ненавидит вечное совершенство этих мест, мечту несбывшейся матери и неродившегося ребенка.

Мона уже не смотрит фильм: уставившись на мелькание голубоватых лиц, она видит свои неудачи. Но гнев остывает, и что-то в ее сознании, оставшееся от копа, привыкшего не упускать деталей, подает голос, спрашивает: «А что это я сейчас видела?»

Она сидит и смотрит фильм. Оператор вылавливает ее мать в толпе гостей, машущих в камеру. Мона ждет, но увиденное не повторяется, так что приходится повозиться с обратной перемоткой.

Она запускает фильм заново, и сидит перед мерцающей стеной, и ждет, и смотрит. Оператор выворачивает из-за угла, пробирается в людской толчее. Мать Моны время от времени оборачивается, чтобы ему помахать. Все оборачиваются на камеру, на яркие вспышки, а потом одно большое бледное лицо выплывает из толпы, как заблудившаяся луна…

– Что за хрень? – выдыхает Мона.

Она отматывает назад и пересматривает еще раз. Пустая комната кажется ей еще больше прежнего, и Мона вздрагивает от озноба и ощущения своей беззащитности. Потому что на стене на миг мелькнуло улыбающееся лицо той самой миссис Бенджамин, которая всего несколько дней назад уверяла, что совершенно не помнит матери Моны. Старуха стоит в стороне от толпы, с вежливой улыбкой слушает разговор, и в ее взгляде, заметившем камеру, мелькает: «Кой черт притащил сюда эту гадость?» – но вежливая улыбка тотчас возвращается, а оператор проходит дальше.

– Она солгала, – вслух говорит Мона. – Почему она солгала?

Но еще удивительнее, что миссис Бенджамин на пленке вовсе не выглядит тридцатью годами моложе. Ей на вид ровно столько же, сколько сейчас, около семидесяти. А снимали-то лет тридцать назад, не так ли?

Глава 14

После некоторого количества «ничего», убеждается Норрис, человеку приходится что-то делать. Всего три недели прошло с тех пор, как Болан отправил их на то дело в горах, а кажется, целая вечность: каждый час для оглушенного паранойей Норриса тянулся как день. Однако пока что ничего не случилось, и Норрис тоже постарался ничего не предпринимать. Конечно, Болан так и приказал – ничего не делать, так и сказал. Покупай продукты. Смотри телевизор. Читай, стряпай и все такое. Ни ко мне, ни к кому другому не обращайся, и ни на шаг за черту, слышишь?

Норрис только рад повиноваться. Он – один из немногих работников «Придорожного», проживающих в самом Винке. Это, конечно, не случайно – год назад Болан решил (или ему подсказали), что нужен кто-то прямо в Винке, а не на окраине, в «Придорожном». Циммерман с Норрисом завязли в работе, за которую временами мучает совесть – Винк на вид жутко приятное местечко, вот только приходится соблюдать целую кучу правил. Такому человеку, как Норрис, некоторые из них соблюдать трудновато.

Пережидая опасность, он старается вести себя хорошо. Он покупает продукты, стряпает и смотрит телевизор. Он прибирает дом, и косит траву во дворе, и просто старается ладить с соседями. И все ему улыбаются и машут, как будто ничего не случилось.

А ничего и не случилось, уговаривает себя Норрис. Совершенно ничего. Уж точно они месяц назад не убили на столовой горе старейшего и самого уважаемого обитателя городка. Что за безумная мысль! Ничего подобного, вот он, старина Норрис, занят нормальным, почтенным делом.