Нездешний человек. Роман-конспект о прожитой жизни

Лицо у Шматка было широкое, а глаза маленькие и налитые кровью, бычьи. И это несмотря на то, что рубашка на мне в тот день была вовсе не красная, а успокаивающего салатного цвета. Что поделаешь — все люди разные, дело не в них, а в генах. И человек без этих генов — никто. В любом случае я не хотел состоять в его партии. Гены у нас были разные, и Володька это тонко чувствовал. Мне же хотелось только одного: чтобы меня не трогали. А в «Паровозном гудке» потеряться было проще, чем в другом месте. Он катил без всякого паровоза, по инерции, по заезженным рельсам. Передовые люди летали на самолётах и ракетах, мечтали о Марсе, путешествие по железной дороге казалось им скучным и не вызывало поэтических чувств. Именно поэтому и БАМ строили так долго и скучно, а футбольная команда «Локомотив» никогда не становилась чемпионом СССР.

Лишнего я не сочинял, Олина тетрадь оставалась чистой. Посудите сами, до стихов ли мне было? К тому же жена Екатерина взяла с меня страшную клятву: никогда с Олей больше не видеться. Вот я и не виделся.

Я старался возвращаться с работы попозже, а по воскресеньям уматывал на бульвар играть в шахматы. Игра тихая, всепогодная и для здоровья невредная, места много не требует, хорошо отвлекает от праздных мыслей. Придумана в стране мудрецов, дружественной Индии, где времени скопилось навалом и тратить его не жалко. Инвентарь — минимальный, это тебе не хоккей — ни клюшек, ни щитков, каток заливать не требуется. Лавочки на бульваре — с лебединым выгибом, удобно для спины. Партнёры — интеллигентные, в душу не лезут, про себя не рассказывают, говорят тебе «Вы». Угрожая, говорят «гарде!», а не бьют бутсой в морду. А если на деньги играть, можно и заработать на стакан чего-нибудь крепкого.

Зимой, конечно, бывало холодно, тогда играли блиц. Спроворить блиц, потом попетлять по бульвару, попугать голубей. Раз блиц, два блиц, три блиц... А там и сумерки. Холодно бывало рукам и ногам, мозги же всё равно плавились от умственного напряжения, сердце прыгало от близящегося конца партии, отвратительно замирало от неизбежного возвращения домой.

Играл я неплохо, штудировал учебники дебютов и эндшпилей, партии выдающихся мастеров: Ботвинника с Талем, Корчного и Карпова. Советские гроссмейстеры были первыми в мире, праздные мысли их не одолевали всерьёз. Вот они у всех и выигрывали. Фишер от этого сошёл в результате с ума.

Часто я, правда, настолько задумывался во время партии о тщете жизни, что забывал сделать ход, и мне не хватало для выигрыша времени. Часы неприятно тикали, флажок валился, с этим в нашей среде обстояло строго. И тогда в магазин бежал я. Он располагался рядом, только дорогу перейти, тоже удобно. Продавец меня узнавал. Он предпочитал домино, но понимающе подмигивал: «Опять цейтнот?» — и с широкой улыбкой протягивал бутылочку беленькой. Доминошники тоже уважали водку, как-никак соотечественники. Катя однажды меня на бульваре выследила, я подслушал, как она жаловалась кому-то по телефону: «Я думала, он мне снова изменяет, а он, дурак, в шахматы режется и „Столичную" на скамейке с такими же идиотами трескает». Увы, это было правдой.

Но в редакции меня было никак не достать. Однажды я не выдержал и написал от Олиного имени письмо в «Паровозный гудок».

«Уважаемая редакция! Я полюбила женатого человека и родила от него сына Кирилла. Я его так назвала в честь деда. Я понимаю, что браки заключаются не на небесах, а на грешной земле, и потому ни на чём не настаиваю. Но мне-то что делать? Понимаете, я разучилась летать. Раньше я не боялась смерти, а теперь меня страшит жизнь. Я была так счастлива, но из этой чаши снова напиться нельзя. Я жила на райском острове, а теперь там другой микроклимат: дождь за дождём, заболачивается почва, антоновка не родит. Горячий источник затянуло илом. Чайка — и та улетела. Остро чувствуя это, мои ученики стали учиться хуже и не в состоянии отличить причастного оборота от деепричастного. „Войну и мир“ одолеть не могут. А как им без этого жить? Кого я воспитываю? Кирилл растёт злым, стреляет из рогатки птичек и разбил молотком телескоп. А без него я как бы ослепла. Вот только лимонному дереву, который посадил мой любимый, ничего не делается. Я уже однажды попила с ним чай».

Нет, пожалуй, это не я написал письмо, это Оля сама написала. Я ведь не знал, что сына зовут Кирилл. И откуда Оля узнала про бездарный «Паровозный гудок»? Наверное, печку растаплийать стала, вот и наткнулась случайно на рубрику «Письма». Видно, грустно ей сделалось. Ответ же ей сочинял точно я, здесь ошибки быть не должно и не может быть.

«Дорогая Ольга Васильевна! Да, нам известно, что Вы — женщина, придуманная для мужчины, которого Вы полюбили. Вы знали, как сделать счастливым его, он знал, как сделать счастливой Вас. Природа придумала так, чтобы вы оба об этом знали. Но судьба распорядилась иначе. Судьба сильнее природы. Раз по-другому нельзя, лучше быть несчастными поодиночке.

Ноздреватые сумерки. Поле белеет.

Черные палки потерявших породу деревьев. Окрик вороны. Ни тебя, ни меня.