Нежданное богатство

Кильдевскіе крестьяне хоть и не бунтуютъ и не грозятся, но все уже не т, что были. Замчаетъ Степанъ Егоровичъ, что и работа идетъ вяло, и почтенья прежняго къ нему нтъ; слышитъ онъ разговоры о томъ, какъ царя батюшку Петра едорыча встрчаетъ людъ православный съ хлбомъ да солью.

— Ну что, Наумъ? — спрашиваетъ Кильдевъ прикащика и со страхомъ ждетъ его отвта.

Наумъ медленно качаетъ головой.

— А то, батюшка, что коли онъ теперечи черезъ Волгу перемахнетъ, такъ и пиши пропало, того только и ждутъ, окаянные… ждутъ — не дождутся!..

IV

Стояло лто 1774 года. Пугачевъ, совсмъ было загнанный и раздавленный, посл погрома Казани, Михельсономъ, вдругъ переправился на западную сторону Волги. Народъ, давно его поджидавшій, взбунтовался и валилъ къ нему со всхъ сторонъ. Воеводы покидали свои мста и бжали, дворяне прятались, кто куда могъ; но Пугачевская сволочь ловила ихъ и умерщвляла зврскимъ образомъ. Путь самозванца обозначался вислицами, разграбленными и сожжеными деревнями и селами; города одинъ за другимъ падали; духовенство и купечество выходили навстрчу безобразной орд съ крестами и хоругвями, съ хлбомъ и солью. Сообщеніе между Нижнимъ и Казанью было прервано, Москва трепетала, въ Петербург принимались послднія мры. Наконецъ, одного Пугачева стало мало: собирались безчисленныя шайки и во глав каждой оказывался свой Пугачевъ, свой императоръ Петръ едорычъ.

Вокругъ Кильдевки пылали церкви и барскія усадьбы. Почти вс помщики бжали со своими семьями по направленію къ Москв, но рдко кому удавалось спастись: почти вс сдлались жертвами или собственныхъ крестьянъ, или всюду рыскавшихъ разбойничьихъ шаекъ. Одинъ Степанъ Егоровичъ не трогался съ мста и терпливо ожидалъ своей участи. Наумъ чуть не каждый часъ приносилъ ужасныя всти, и послдняя его всть была самая страшная: родной братъ Анны Ивановны Кильдевой, жившій верстахъ въ четырнадцати, былъ умерщвленъ крестьянами у себя въ дом. Онъ былъ вдовъ и жилъ съ взрослой дочерью. Убивъ отца и разграбивъ всю усадьбу, злоди схватили дочь, безбожно надругались надъ нею, а, такъ какъ она пробовала защищаться и выказала много смлости и силы, то они связали ее и удавили.

Кильдевскіе крестьяне еще не нападали на Степана Егоровича; но, конечно, вс работы уже давно были брошены и деревня почти вся опустла: мужики ушли къ Фирск, одному изъ Пугачевыхъ, или «пугачей», какъ тогда называли этихъ второстепенныхъ самозванцевъ. Фирска въ то время уже набралъ себ большую шайку и усплъ ограбить и выжечь два узда…

Въ первыхъ числахъ іюля, въ послобденную пору, Анна Ивановна, страшно постарвшая и измнившаяся въ послднее время, съ помощью дрожащихъ, заплаканныхъ дочерей и оставшейся въ дом женской прислуги, собирала кой-какіе цнные пожитки въ узелки; младшія дти кричали и метались изъ угла въ уголъ какъ полоумныя. Степанъ Егоровичъ, съ потемнвшимъ, осунувшимся лицомъ, сидлъ, не сходя съ мста, на крылечк своего дома. Вдругъ, замтивъ жену, несшую какіе-то узелки, онъ закричалъ ей:

— Анна, чего ты?! сейчасъ все развяжи… Куда укладываешься?.. все, слышь ты, все поставь, гд стояло… ничего не прячь!..

Онъ вошелъ было въ домъ, но при вид перепуганныхъ, полураздтыхъ дтей, едва удержался отъ рыданій и выбжалъ снова на крыльцо, а оттуда черезъ огородъ къ церкви. Церковь была отперта. Степанъ Егоровичъ вошелъ въ нее; онъ увидлъ отца Матвя съ дьячкомъ: они вынимали въ алтар изъ шкафа праздничныя ризы.

— Батюшка, ты что-же длаешь? — спросилъ Кильдевъ, обращаясь къ священнику:- али церковное добро прятать хочешь отъ разбойниковъ, да гд спрячешь, всюду розыщутъ?!

Отецъ Матвй, очень сухо поклонившись Кильдеву, какъ-то странно и недоброжелательно взглянулъ на него.

— О какихъ разбойникахъ изволишь говорить, Степанъ Егоровичъ? — сказалъ онъ. — А вотъ не нынче-завтра я государя Петра едоровича ожидаю, такъ приготовляюсь достойно встртить его.

Кильдевъ хотлъ было говорить, но вдругъ замолчалъ и быстро вышелъ изъ церкви.

«Петръ едоровичъ», думалось ему: «это Фирска-то, можетъ, бглый холопъ какой, а то и того хуже — колодникъ, душегубецъ!.. это его-то онъ будетъ встрчать облекшись въ ризы, съ крестомъ… Ну, а мн какъ его встртить?»

Онъ вспомнилъ вс разсказы, одинъ другого страшне, одинъ другого безобразне; вспомнилъ, какъ изверги пытаютъ дворянъ, сдираютъ съ живыхъ кожу, безчестятъ дочерей на глазахъ у родителей. Ему ярко, ярко представилось, что вотъ, можетъ, черезъ нсколько часовъ, можетъ, сейчасъ и съ нимъ будетъ то-же самое. Онъ схватилъ себя за голову и побжалъ домой. На порог стояла его третья дочь, красивая Маша. Онъ взглянулъ на ея поблднвшее, заплаканное милое лицо, обнялъ ее крпко, будто ужъ ее у него вырывали, и зашепталъ прерывающимся хриплымъ голосомъ:

— Машуня, пойди, пойди съ сестрами въ кладовую… спрячьтесь… не выходите… молитесь!..

Она громко взвизгнула. Сбжались другія дти, поднялся вопль во всемъ дом. Степанъ Егоровичъ стоялъ совсмъ растерявшійся, вс мысли вдругъ пошли врознь, и онъ никакъ не могъ собрать ихъ.