Нежданное богатство

А въ это время къ крыльцу со всхъ ногъ бжалъ Наумъ и издали махалъ руками. Степанъ Егоровичъ взглянулъ на него и сразу все понялъ.

— Подходятъ! — крикнулъ Наумъ: — и конные, и пшіе… и наши съ ними… ужъ въ рощ… самъ видлъ…

Анна Ивановна, взрослыя дочери и вс дти страшно заголосили, но вдругъ замолкли и, тснясь и толкаясь, бросились во внутренніе покои. Степанъ Егоровичъ опустился на ступеньки крылечка и сидлъ неподвижно, съ исказившимся лицомъ, съ трясущимися руками. Наумъ стоялъ подл своего господина спокойно и серьезно.

Ясный іюльскій закатъ заливалъ горячимъ свтомъ весь дворъ, огородъ и старую любимую Кильдевскую рощу, изъ которой доносились крики и дикіе раскаты нестройной псни.

V

Не прошло и десяти минутъ, какъ во дворъ нахлынула полупьяная толпа, состоявшая изъ самаго разнообразнаго люда, одтаго во всевозможные костюмы. Здсь были и крестьяне, и бглые дворовые, и городскіе приказные, и купцы, и какіе-то проходимцы, прежнее званіе которыхъ опредлить было очень трудно. Всякій былъ одтъ въ награбленное платье; на сиволапой мужицкой фигур виднлась богатая шапка, небритый пьяный лакей оказывался въ бархатномъ расшитомъ камзол. Вооруженье тоже было самое разнообразное: виднлись ружья, пистолеты, но все больше топоры да дубины. И вся эта разнородная толпа кричала и ругалась. По дорог она разбила два кабака и многіе были уже совсмъ пьяны. Какой-то приземистый, несовсмъ твердый на ногахъ старикашка, въ собольей шапк и длинномъ плащ, кричалъ и махалъ руками больше всхъ. Его называли полковникомъ. Онъ выдлился изъ толпы и подошелъ, то и дло пу таясь въ своемъ плащ, къ крылечку.

— Эй, кто тутъ хозяинъ?

Степанъ Егоровичъ поднялъ на него сухіе горящіе глаза и, не тронувшись съ мста, не шевельнувшись, глухимъ голосомъ проговорилъ:

— Я хозяинъ.

— Ну, такъ чего-же ты, господинъ честной, такой неласковый. Вставай, встрчай гостей, видишь, царское войско къ теб пожаловало, да и самъ государь Петръ едоровичъ сейчасъ будетъ.

Степанъ Егоровичъ хотлъ было встать, да и опять опустился на ступеньки. Наумъ, все попрежнему спокойный и серьезный, снялъ шапку и низко поклонился говорившему. Старикашка не обратилъ на него никакого вниманія и опять заговорилъ Кильдеву:

— Да, постой-ка, голубчикъ, сперва-на-перво скажи-ка ты мн: кому вруешь — Петру едоровичу или Екатерин Алексевн?

Вдругъ страшная злоба подступила къ сердцу Степана Егоровича; его руки невольно сжались въ кулаки; ему безумно захотлось на мст уложить этого плюгаваго старикашку; ему захотлось громко прокричать имя императрицы, а этого Петра едоровича обозвать его настоящимъ именемъ. Но мысль о томъ, что тамъ, сзади, въ комнатахъ, жена и огромное семейство, дти малъ-мала-меньше, эта мысль удержала его. Однако, увровать въ «Петра едоровича» онъ все-же не могъ и продолжалъ упорно молчать, глядя на кривлявшагося передъ нимъ старикашку.

— Э! да ты, видно, упрямецъ! — ухмыляясь, произнесъ «полковникъ». — Ну, тамъ государь самъ тебя разберетъ, передъ нимъ не отмолчишься. А теперь пока подавай-ка свою казну, да смотри, ничего не утаивать — хуже будетъ!

— Нтъ у меня казны, — тихо проговорилъ Степанъ Егоровичъ. — Вонъ мои крестьяне тутъ съ вами… такъ спросите ихъ, какая у меня казна…

И замолчалъ.

— Чего съ нимъ разговаривать, — крикнулъ старикашка:- эй, въ домъ, на осмотръ, а его вяжите!

Мигомъ нсколько человкъ кинулись на Степана Егоровича. Онъ не сопротивлялся. Ему связали руки назадъ веревкой. Онъ видлъ, какъ толпа разбойниковъ бросилась въ домъ; онъ чутко прислушивался почти съ остановившимся сердцемъ, — женскихъ и дтскихъ визговъ не было слышно, видно, вс успли выбраться изъ дома, попрятаться. Но, вдь, гд бы ни спрятались, всюду найдутъ разбойники, послдній часъ пришелъ.

Между тмъ, Наумъ, увидя, что Степана Егоровича вяжутъ, не бросился защищать его, а отошелъ тихонько, замшался въ толпу и переговаривался то съ тмъ, то съ другимъ мужикомъ.

— Встимо, обидъ отъ него не было, — говорили ему въ отвтъ:- да и взять съ него нечего, семья его одолла… ну, а все-жъ-таки баринъ онъ, да и не наша тутъ воля…

Въ это время гд-то вблизи раздался звонъ бубенчиковъ, и вотъ лихая тройка въхала во дворъ. Въ покойной и дорогой коляск, очевидно недавно еще принадлежавшей какому-нибудь богатому помщику, сидлъ развалясь высокій и плотный человкъ лтъ сорока пяти, въ треуголк на годов, въ бархатномъ камзол и длинныхъ ботфортахъ. Въ толп произошло движеніе, нкоторые сняли шапки.

— А вотъ и самъ государь! — прошамкалъ «полковникъ», приближаясь къ коляск.

Сидвшій въ ней человкъ проворно выскочилъ безъ посторонней помощи и обратился къ «полковнику».

— Гд-же хозяинъ? — спросилъ онъ.

— Здсь, государь-батюшка, да больно плохъ хозяинъ, дорогихъ гостей встрчать не уметъ.

Пріхавшій пристально вглядлся въ Степана Егоровича; какая-то неуловимая улыбка мелькнула на красномъ, когда-то видно красивомъ, но теперь уже обрюзгшемъ лиц его. И Степанъ Егоровичъ взглянулъ на него, но тотчасъ-же отвелъ глаза свои въ сторону.

«Это Фирска, это тотъ самый злодй, который жжетъ, грабитъ и вшаетъ… значитъ, теперь уже скоро»…