Нежить. Безбожная душа

– А что мне собираться? Как говорят: голому одеться, только подпоясаться, – горько усмехнувшись, проговорил Григорий.

– А все-таки нужно подумать…

– Да, не переживай ты так, Бог даст и не пропаду!

Маришка вскоре вернулась. Ели они молча, каждый погруженный в свои невеселые думы.

Вечером, когда Григорий вышел во двор запереть на ночь калитку и сараи, Маришка вся суетясь полезла в сундук и достав оттуда сверток с цыганкиными снадобьями развернула его. Она сделала все, как велела ей колдунья, – положила веточку в изголовья их постели, со словами:

– Трава-трава из адова огня, под чертом лежала, меня ожидала, совет заключила, голову сгубила, найди на меня сила. – А потом три раза проговорила заклиная: Нима! Нима! Нима!

А размельченную траву подсыпала Григорию в пищу. Когда он вернулся, стол уже был накрыт и на нем стояли, дымясь, ароматные и горячие щи, а рядом возвышалась слегка запотевшая, только что из погреба, трехлитровая бутыль с самогоном.

– Садись вечерять, – сказала Марина, указывая на стол.

 Григорий улыбнулся, потирая руки в предвкушении пищи:

– Да-а, нынче я что-то проголодался.

И они, помолившись перед едой сели ужинать. Григорий налил себе в стакан самогона, было хотел предложить Маришки, но она отказалась. И почти не притронулась к еде, только с любовью, заботой и тревогой смотрела на мужа. Когда он поел и закурил, она подсела рядом и, прислонившись щекой к его плечу, положила свою руку ему на грудь. Закрыв глаза она все сидела не шелохнувшись и слушала, как сильно и ровно стучит его сердце. Когда он докурил, то приподняв жену и развернув ее голову к себе, он посмотрел в ее темно-зеленые глаза, и она почувствовала, как в два раза быстрее забилось его сердце. Их сердца и лица подались друг другу навстречу, а уста слились воедино.

Через два дня Маришка лежала на своей кровати и смотрела в потолок. Утро постепенно, словно крадучись начинало освещать его старую побелку, все неровности, линии, притаившиеся кое-где в ожидании дня черные пятна мух. Она лежала, любовно поглаживая свой живот и вспоминала вчерашнее расставание с мужем, как она сказала, что ждет ребенка и как он обрадовался: как он с братом Митей уезжал на повозке из родного села и, несмотря на все его призывы и даже нарочитую грубую серьезность с которой он требовал, чтобы она шла домой, в хату, Маришка все шла и шла за повозкой не в силах с собой совладать и остановиться. Тогда слезы текли у нее из глаз беспрерывным потоком, словно два бездонных ручейка, но она их не чувствовала и не ощущала, вот и сейчас вспомнив все это они потекли с той же силой, но будто и не замечая их Маришка продолжала гладить себя по животу и тихо и сладко улыбаться. Она улыбалась потому что не смотря на ее горе, теперь она знала что была не одинока, что там внутри ее теперь живет маленький и родной человечек. Она это поняла и почувствовала еще вчера утром, после той ночи и весь день ходила словно во сне, раздираемая двумя противоположными чувствами: горем перед расставанием и радостью перед осознанием того, что она наконец-то станет матерью. Осознание этого второго пришло как-то так сразу, без каких-либо на то телесных предпосылок, она просто почувствовала что теперь она уже не одна, что рядом с ней, точнее внутри нее появился кто-то, кто теперь для нее важнее и дороже на этом свете всех и вся. И теперь не смотря на горе и печаль от расставания с мужем, Маришка не могла, да и не хотела противиться радости от нового и доселе неизведанного для нее чувства, которое она теперь переживала не без некоторого удивления и внутреннего, душевного удовольствия.

А время потянулось своим чередом. Дмитрий во всем помогал Мариши, лошадь он забрал к себе, он был холостяком, отец у них с Григорием умер, а бабка Фекла свекровь Маришки жила с ним. Они было, думали забрать Маришку к себе, да она не захотела, сославшись на то, что двор без хозяев быстро запустеет. «Да и Бог даст война быстро закончится и Гриша вернется живой и невредимый!» – говорила она тогда своим сродникам по замужеству каждый раз отказываясь от этих предложений. Но Дмитрий, конечно знал истинную причину нежелания Маришки жить с ними под одной крышей, и этой причиной был злой и ворчливый характер их с Григорием матери. Она и его часто мучила своими придирками, а уж невестку так казалось, наверное, и вообще бы тогда с потрохами съела бы, а Маришка ведь теперь еще и в положении, и ее пожеливать нужно, а не изводить. Так думал Григорий, в конце концов встав на сторону Марины и поддакивая ей в разговоре с матерью. Старуха конечно ворчала, но делать нечего смирилась, хотя наверное тоже догадываясь об истинной причине нежелания невестки жить с ними в одной хате. Дмитрию конечно так потяжельше было, но он справлялся, тем более что у Маришки с его братом во дворе и хозяйства то толком не осталось, – куры да корова и все тут.