Нежить и богатыри

Эх, не месяц на небе блином повис — у бабы Яги окошко светится, ждет Евпатия в гости. Знает старая ведьма о проделках зайца, да не понаслышке, а от ворона верного. Двери она отворила, ухи из жаб наварила, пол метет да песни поет.

Злой, аки пес, влез в ее хату русский могучий богатырь. Опять просела избушка на курьих ножках до самой сырой земли, закрякала, заскрипела враждебно! Но хозяйка уже воркует, потчует гостя и утешает, как может:

— Ты поешь, попей, Коловратий, да поспи, отдохни на полатях. Знает пташка моя дорожку к волшебной траве. Поможет!

Не стал Коловрат душу самому себе травить, поел бабкиной ушицы из жаб да лягушек, испил чай зеленый валерьяновый, а после завалился на лавку и захрапел. Спал, однако, недолго. Избе надоело в землю проваленной стоять: ни побегать тебе, ни поплясать — лапы куриные размять! И давай она качаться да трястись быстро-быстро.

Вскочил богатырь с испугу, плюнул в угол да и выбежал вон! Встрепенулся от сна и ворон на сосне, взмахнул крылами и полетел, зазывая за собой воина. Шли они долго, почти год. Евпатий на друга бывшего чертыхается и обещает на весь заячий род сезон охотничий объявить (чего ранее делать роду людскому никак не дозволялось). Ворон же поодаль летит, в друзья к богатырю не набивается, глазами хитрыми поблескивает, а добычу сам себе добывает.

В аккурат к Иванову дню подошли они к быстрой Ильмень-реке. Глядь, а вдоль бережка растет Адамова голова, и той травы у речки видимо-невидимо, вся пошла цветом алым! Обрадовался Коловрат, благодарит птицу черную, кланяется, на колени припав, и цветы волшебные рвет. Нарвал охапку и бегом в ближайшую церковь, пока не завяли.

А церква — колокола, колоколища,

вкруг нее стоят осиновы колища,

изнутри духовный льется свет!

Черну ворону туда и ходу нет.

Разминулись походнички в разные стороны: ворон полетел к бабе Яге доклад держать, а Евпатий прямиком в златую церковь! Крест кладет по писаному, поклон ведет по ученому, входит в святилище к алтарю, прячет под престол Адамову голову, да и уходит на сорок дней выжидать обряда-таинства. А образа святых хмурятся, как будто сказать чего хотят, но не могут. Замерла церковь на долгих сорок дней. Поп батюшка вернулся с обеда, понять ничего не может: свет духовный подевался куда-то, иконки сирые висят, мироточить перестали.

А Евпатий в деревеньку пожить да постоловаться отправился, вдовушек ласковых поцеловать. И время полетело быстро-быстро. Вот уже и пора за магическим цветком верстаться. Дождался Коловрат, когда церква опустеет, пробрался тихонечко к алтарю, вытащил из-под престола Адамову голову, засунул за пазуху и восвояси! Вздохнула церковь облегченно, выпустила на мир божий свой духовный свет (который и по сей день тебе глаза слепит, али не чуешь?)

Теперь другая задача встала колом перед былинным богатырем: как лешака в лесу найти да шапку с него содрать? Ведь леший, говорят, невидим, на зов не откликается, а если и покажется кому, так только деткам малым, бабам робким или мужичишкам трусоватым. А наша детина никаким боком в эти списки заветные не был вхож. Сел Евпатий на пенек думу думати. Ворон тут как тут, грамотку скорописную от Бабы-яги в клюве держит. Кинул он ее в руки богатырю, тот развернул берестяную и давай читать:

Ну и дурак же ты, Коловратий,

на тебе пахать и пахать бы!

Ну-ка, вытащи траву из-за пазухи

и узришь всю нечисть, что лазает

по лесам, полям и оврагам,

по пням да злющим корягам.

Что ж, вынул Евпатий зачарованную Адамову голову из кармашка нагрудного, повертел в руках, покрутил, и вдруг бел свет вокруг него помутился, посерел от нечисти всякой! Ой не знал доселе богатырь, не ведал, что на миру столько злых духов живет: летают, ползают и ходьмя ходят. Как же в этом месиве Лешего-то разглядишь?

Вздохнул ворон, кивнул вояке, мол, за мной ступай, да и полетел Лешака отыскивать. Поднялся с пня Евпатий и побрел за ведьминой птицей. Бродили они среди зла поганого три дня и три ночи, забрели в бор далекий, лес тувинский, в тот что стоит к монголкам передом, а к матушке Руси задом.

А как зашли они в лес тувинский, так сразу и развеялся от нечисти белый свет. Хотя свету белого богатырь так и не узрел: всё елки да ели — темно кругом от хвои да стволов.

— Ну вот, — вздохнул Евпатий, — пропала волшебная сила у Адамовой головы, только выкинуть ее и осталось, ведь проку от муравушки никакого!

— Погодь добром раскидываться! — заговорил ворон человеческим голосом. — Чуешь, глаз дурной следит за тобой?

Нахмурился Коловрат, поверил птице, плечи расправил, достал булатный меч и закричал во весь голос:

Выходи, колдун-ведун, битися!

А кол ты змеевич, то махатися!

Негоже прятаться, не по-нашему

за кустом сидеть. Иду скашивать!

Задрожал от страха ракитовый куст, и выходит оттуда голый, тщедушный старикашка с длинной бородой, серо-зелеными запутанными волосами, в которых торчат листья да ветки. Кожа у него серая, на лице ни бровей, ни ресниц, большие зеленые глаза светятся бесовским светом, а на голове старая широкополая шляпа. Это и был Лешак.