Нежить и богатыри

Алконост – райская птица с головой и руками девы, на голове – корона. Живёт у райской реки Евфрат, остров Буян или славянский рай Ирий. Образ Алконоста восходит к греческому мифу о девушке Алкионе, превращенной богами в зимородка. Алконост несёт яйца в морскую глубину посреди зимы (во время зимнего солнцестояния). При этом яйца 7 дней лежат в глубине, а затем всплывают на поверхность. В протяжении этого времени на море наблюдается штиль. Затем Алконост забирает яйца и высиживает их на берегу. Иногда люди пытаются похитить яйцо Алконоста и поместить его в церкви под потолком. Пение Алконоста настолько прекрасно, что услышавший его забывает обо всём на свете. Утром на Яблочный Спас прилетает в яблоневый сад птица Сирин, которая грустит и плачет. А после полудня прилетает в яблоневый сад птица Алконост, которая радуется и смеётся, она смахивает с крыльев живую росу и преображаются плоды, в них появляется удивительная сила – все плоды на яблонях с этого момента становятся целительными.

Богатырь Сухмантий и Лихо одноглазое

Собрал в другой черёд ласковый князь Владимир почетный пир для бояр, князей да русских, сильных, могучих богатырей. И всё шло, как по накатанному: глупый хвастает молодой женой, безумный – золотой казной, умный – старой матушкой, а богатыри – силой да удалью молодецкой. Лишь один богатырь ничем не хвастает, за столом сидит, голову повесил, хмурится да лоб чешет. Солнышко Владимир-князь стольнокиевский говорит ему ласково:

– Что же ты, Сухмантий Одихмантьевич, не ешь, не пьешь, чего смурной такой, о чём кручинишься, об чём думу думаешь? Аль еда не по нутру или чарка не хмельна, а может, место не по чину, не по званию; иль надсмехался кто над тобою. Отвечает ему богатырь:

– Ай и чарка крепка, и еда вкусна, да и место по чину, по званию. А насмехался надо мной Илья Муромец: мол, я ростом не вышел; всем богатырям любое болото по щиколотку, а я непременно по голову увязну. Ой да за обидушку, за злобушку меня сие надругательство и пробрало! Пойду-ка я, князь, самое большое на Руси болото ногами измерять, голенищами мерить.

Встаёт Сухмантий на резвы ноженьки, берет для пути, для дороги лишь свой ножичек-кинжалище да идёт к той заводи тихой, к тому болоту Великому, что в области Вологодской. А как дошёл до болота, так и полез в него: к самой глубокой глубине шагает и всё больше в трясине увязает. Увяз он посреди болота по самую голову, а ногами достал до дна. И всё, и ни туда, и ни сюда! Сидит богатырь в болоте, судьбу ругает, а про ум свой поминать и не думает – не догадывается.

Прошёл день, прошёл другой, а на третий день детинушка кричать отважился. Стыдно былинному на помощь звать, но деваться некуда – зелена вода ко рту подступает, газами болотными булькает.

«Вот уже и смертью пахнет», – подумал Сухмантий Одихмантьевич.

– Помогите, спасите! – заголосил он, и не то чтобы заплакал, а вроде как капли пота в илистую жижу обронил.

Услышало эти крики Лихо одноглазое, вышло из своей ветхой избы, стоящей на самом краю болота. Подлетело оно к мученику могучему, косится, приглядывается:

– И что это за русский дух ко мне припёрся? Этого уж точно сожру!

А само Лихо на вид, как старая, злая баба: седые волосы до земли, платье в заплатах, пальцы скрючены, единственный глаз бесовским огнем горит.

Видит Лихо, что богатырь увяз по самую голову, уселось ему на шелом и ждёт, когда тот дух испустит. А ожидая, то хихикает, то собакой гавкает, то волком воет – жути нагоняет на мужика могучего. Невмоготу стало сильному богатырю в болоте сидеть, да ещё с Лихом на голове, кликнул он по-птичьи, по-соколиному. Подлетел к нему сокол ясный, дружок его верный, в пол-прискока за хозяином следовавший в пути нелегком. И говорит птице мужичище стоялое:

– Ой ты, сокол малый, лети-ка ты в Саратов-град, найди там на ярмарке двух медведей-великанов, тех что на гармониках играют, люд честной веселят. Шепни им на ухо: мол, Сухмантий Одихмантьевич, великий русский богатырь в беде, пущай на выручку бегут!