Больше там ничего интересного не было. Река за деревенькой встала словно упёрлась во что-то и начала зеленеть, обращаясь болотцем. Трава в деревне пожухла, деревья листву отвернули, земля то застыла грязевым месивом, то потрескалась, как в пустыне. На погосте нечистая разрыла могилы, а может их и стрелки-богохульники разрыли, в поисках этой самой нечистой, у них ничего святого не было, как Байгуд слышал. Но самое интересное было за кладбищем.
В лесу словно прорубили тропинку. Трава на ней усохла, склонилась к земле и почернела. Деревья, кустарники и случайные ветки постарались подальше уклонится от неё. В лесу образовался чудной коридор пустого пространства, который совсем не изгибался и ровной полоской тянулся далеко за горизонт и сливался в нём в единую чёрную точку. Никогда Байгуд ещё не видел такого потустороннего дива. Полоса выезженной земли проходила рядом с погостом, но на Норийке не кончалась — уходила от неё в сторону, как раз туда, откуда пришёл Байгуд.
— Хм-м-м, — протянул батыр, вздохнул, покачал головой, расправил плечи да вошёл на тропинку.
Байгуд старался идти быстро. На нечистой тропе ощущение дурноты только усилилось. В первый раз в жизни, с тех пор как он отъёлся в у матери, в боку у него закололо, и дышать стало тяжело. Он уже знал куда его приведёт тропа, лишь шептал, чтобы это произошло быстрее.
Справа из-за кустов показались домишки. Байгуд сошёл с тропы и осмотрелся. Ещё одна деревня, такая же мелкая, как и Норийка, такая же тихая и безлюдная. Брошенная. Значит, чудище прокладывает себе дорогу куда-то. И в пути деревни разоряет, окаянное.
Байгуд проворчал пару ругательств, вернулся на тропу и продолжил путь, то идя быстрым шагом, то срываясь на бег.
Степь — место жестокое. Людей выращивает тоже жестоких, но скорее по необходимости, чем по сердцу. Мать его убили и его саблей ткнули, чтоб они с голоду не померли и чтоб мстить не пришли, если не б не померли. Забрали у них всё люди, которые сами нуждались и делать им было больше нечего.
Пришёл к ним Байгуд по весне. Долго искал, по степям ходил и расспрашивал. Вышли к нему с саблями и копьями наголо, луки навели, да толку то. Что по горе стрелять.
Трогать не стал. Рассказал кто он и откуда пришёл. Сказал, что если ещё раз тронут кого, не важно за чем, хоть за обиду, хоть из мести, хоть за пищу — Байгуд вернётся. Никого не убьёт, но мужчин всех искалечит и все стада себе заберёт. Сказал, что этот улус, теперь улус скапангов. Нет у них имени, нельзя им носить никакое оружие, говорить нельзя и делать ничего кроме молитвы нельзя.
Бросились на него трое, а он их руками голыми сломал, как игрушки. Сказал Байгут, что будет каждую весну приходить и проверять. Но не ходил ни разу.
Вернулся к родным, а там поминки. По нему.
Дал ему кузнец кольчугу, что на трех четырех мужчин бы легко натянулось. Артан, охотник первый, копьё подарил из листвяка болотного, толстое, что нога у коня. Гайбат лук ему сделал, в рост человеческий, но сам тетиву не смог. Сабли родовые, что после павших мужей остались, с курганов принесли. И их них одну большую выковали сообща. Байгуду под руку.
А мать засмеялась, обняла ему рука, да конька деревянного подарила. Байгуд сам разулыбался как оценил шутку. Для степняка конь — главное богатство. Без коня — нет степняка. Но нет такого коня, чтоб Байгуда выдержал.
Поняли всё родные. Жалко им было с Байгудом расставаться, но нельзя держать такое сокровище при себе. Не им оно принадлежит, а всему миру. Дело богатыря — защищать мир, да лучше делать.
Поклонился Байгуд шатрам родным, взглядом бескрайние степи окинул, перед матерью на колени упал, до земли поклонился. Поднялся, да пошёл дорогой батыра.
Часа через два пути лесной коридор вывел его на центральную площадь ещё одной деревеньки.
Вечерело. Красное солнце было едва различимо за кромкой леса. Мимо батыра деловито жужжа пролетел отожравшийся комар, это было первое насекомое которое он увидел за два дня. Следом он услышал вдалеке щебетание птиц и шум листвы. Боли и скованность отпустили его грудь, и он наконец вздохнул свободно. Чудище сюда ещё не дошло. Или не закончило тут ещё пакостить.
— Эге-гей! — крикнул Байгуд. — Есть тут кто живой? Выходи!
Никто ему не ответил.
— Эй! — снова закричал Байгуд. — Лихо! Ты тут? Выходи-ка на свет! Биться с тобой пришёл!
От его крика лес на секунду замер и затих. А ветер принёс по кронам деревьёв едва слышимый то ли шёпот, то ли вой.