Нежизнеспособный

Он кончил монолог, и я не мог найти слов, чтобы описать своё состояние. Его уже трясло и белые пряди, упавшие на лицо под дуновением восточного ветра, как я заметил совсем потускнели, а тело наоборот словно таяло сладкой ватой в воздухе и сияло, сияло тем сильнее, чем я свыкался с мыслью, что мы с этим парнем один человек.

– Почему ты думаешь, что я способен измениться? Теперь, когда я помню всё, что с тобой было… я стал тобой.

– В нас всё-таки есть пара отличий… для тебя всё это произошло со стороны, если ты в фильме увидел бы, как тебя убили… стал бы ты от этого мёртвым?

– Нет.

– Именно, в том и суть.

Я помолчал и с тяжкой скорбью взглянул на небо. «Такое чистое».

«Такое светлое, что дарит надежду, которую я бы с радостью принял в свои руки и вложил в… в его сердце… теперь уже, кажется, моё сердце».

– Поторопись и убей меня. Как последнюю преграду, последний порок, что хранит твоя душа. Сотри меня как ошибку, так словно меня никогда не было. Позволь моему истерзанному, расколотому кубу исчезнуть от твоей руки. Тебя «там» заждались.

Страж подал мне своё копьё и с робкими слезами я принял его. Если это то, что хочет Хито… я, то нужно выполнить. Но я так не хочу возвращаться в реальность… вот же… «первый», а я и не понял сначала, и правда ребёнком был, спутал, не разобрал…

– Я не хочу… почему бы мне не остаться здесь? С этим Нием – указал я на Стража – с этим… тобой… которого… больше не будет… – слёзы уже сами пустились по щекам и Х… я, и так уже похожий на облако, стал ещё более неразборчивым в моих глазах.

– Прошу. Я должен был умереть давным-давно.

– Я понял, прости. – собравшись, молча, не глядя, я пронзил его себя прямо в живот и после поднял взгляд. Я улыбался. Улыбался так естественно и живо. Так светло и милосердно, как он, наверное, и хотел прожить эту жизнь, уподобленный ангелу, но неспособный им быть. Наверное, ему стоило жить отшельником, прорицателем, монахом; но в мире, где только богатые и известные почитаются… нет, не так. В мире, в котором ты незаметно пропитываешься чувством, что должен чего-то достичь, человеку, что просто хочет быть хорошим, не хочет добиваться, но не осознаёт, что пытается добиться. Он лишний сломанный, нежизнеспособный, которому все помогали жить… а ему давным-давно пора было умереть. Он не смог даже смириться с жизнью изгоя. Такой слабый и одновременно сильный человек. Слабый в делах для себя и сильный в делах для других.

Самое печальное, что неправильный не весь этот мир, а один маленький я, по которому я теперь лью отчаянно слёзы. Возможно теперь я наконец-то испытал то страдание, которое должно принести мне силу и счастье.

Страж успокаивать меня не стал, он скорбел, смотря на место, где исчез былой я.

Мы провели так какое-то время в молчании, а когда моя боль по ушла, я подошёл, ведомый интуицией, к арке и посмотрел в небо. И предо мной явились зеркало и ключ. Я видел в нём обычного себя, похожего на того, что смотрел на меня из озера в оазисе пустыни. Тёмные скрывающие лоб волосы, простецкая рубашка, немного напуганные глаза и изогнутые к верху брови. Я всё такой же. Я оглянул свои чистые руки и с теплом и трепетом в душе принял себя и свой куб, на котором не было ни царапины, смирился с этим собой и взял ключ.

Я получил второй шанс.

Вспышка. Свет затмил мне глаза, и я жадно начал втягивать воздух, тяжело и глубоко дышать, так словно дышал впервые, я хотел вскричать, подобно тому, как кричат младенцы, только что вышедшие в мир из утробы матери.

Белый потолок, плывущие акварельные разводы, смутные очертания, объектов окружали меня. Я чувствовал свежий воздух, потоком струящийся по моей коже, и чьи-то слёзы окропили мою ладонь.

Я услышал голос.

– Ты проснулся? Я здесь! Слышишь меня? – Я пытался разобрать человеческие черты и потянулся коснуться гостя, посетившего меня. Кажется, это девушка. Её холодные и влажные от слёз руки не выпускали мою ладонь.

– Он проснулся! Проснулся! Сестра! – Кричала девушка, а следом тихо промолвила – П-подожди, сейчас, я за ними схожу…

Хлопнула дверь. Понемногу прозревая, я оглянул помещение, что оказалось медицинской палатой и увидел: окно и там прекрасный вид полупрозрачных белых штор, что подобно призраку трепетали от дуновений ветра и чистейшее голубое небо. Лучи солнца преломлялись в гранённом стакане на подоконнике и озаряли всё присутствующее сотней радужных огней. Тишину нарушал только прерывистый писк приборов, подключенных к моему телу.

Я любовался этими мгновениями, вдыхал с болью в груди запах медикаментов, мои мысли молча крутились в сумбурном коме, не осмеливаясь задавать вопросы.

Приоткрылась дверь.

– Тадашин Кирей, вы пришли в себя?

Я не мог подобрать слов, не уверенный ни в чём, что сейчас со мной было, я лишь слабо кивнул. В теле была такая сильная слабость, что я не мог ни приподнять головы, ни что-либо толком сказать. Однако, врач сел рядом со мной на стул и начал записывать что-то.