Нежная добыча

Es pa’ mi la más bonita,
La mujer que yo más quiero…[28]

Они подошли к живой ограде из кактусов с калиткой, заплетенной колючей проволокой. К калитке бросился желтый щенок и залился восторженным лаем.

— Не бойтесь, — сказал Мжид, хотя она не выказала ни малейшего страха. — Вы моя сестра. Он никогда не кусает членов семьи.

Спускаясь дальше по пыльной тропе меж низкорослых пальм, довольно чахлых и пожелтевших, они, в конце концов, набрели на простенькую бамбуковую беседку. В середине у стены стояла скамеечка, а по краям из опаленной почвы торчали несколько иссохших розовых кустов. С них он сорвал две ярко-красные розы, одну воткнул ей в волосы, другую — себе под чечью, так, чтобы она локоном свешивалась ему на лоб. Скамью накрывали тени от густой поросли колючих лиан, оплетавших шпалеры. Они посидели немного в прохладе.

Казалось, Мжид о чем-то размышляет. Наконец он взял ее за руку.

— Я думаю, — прошептал он. — Когда уезжаешь подальше от города, сидишь у себя в саду, вдали от всех, в тишине, ты размышляешь всегда. Или играешь музыку, — добавил он.

Она вдруг ощутила тишь позднего дня. Вдалеке одиноко прокукарекал петух. Она не могла не подумать, что скоро сядет солнце, что все творение дрожит на краю огромного и окончательного заката. Она отдалась печали, ознобом подобравшейся к ней.

Мжид вскочил на ноги.

— А вдруг Гази проснется! — воскликнул он и нетерпеливо потянул ее за руку. — Пойдемте на прогулку!

Они поспешили вниз по тропе, через калитку и по голому каменистому плато к обрыву.

— Здесь поблизости есть лощина, в которой живет брат сторожа. Можем попросить там воды.

— Так далеко внизу? — спросила она, хотя возможность сбежать от Гази на весь день приободряла ее. Печаль еще не оставила ее. Они бежали вниз, перепрыгивая с одного валуна на другой. Ее роза выпала, пришлось держать ее в руке.

Брат сторожа оказался косоглазым. Он вынес им вонючей воды в глиняном кувшине.

— Из колодца? — тихонько спросила она у Мжида.

Его лицо недовольно потемнело.

— Когда предлагают что-нибудь выпить, даже если это яд, следует пить и говорить спасибо тому, кто предложил.

— А, — сказала она. — Значит, это яд. Я так и думала.

Мжид подхватил кувшин, стоявший между ними на земле, отбежал и швырнул его с края обрыва в элегантном возмущении. Косоглазый было возмутился, но потом расхохотался. Мжид не удостоил его взглядом — вошел в дом и завязал разговор с какими-то берберками, а ее оставил наедине с крестьянином, и ей пришлось лепетать дюжину известных арабских слов. Полуденное солнце пекло, и мысль хоть о какой-нибудь воде занимала весь ее разум. Она капризно уселась спиной к панораме и принялась играть с камешками — совершенно бесполезная и нелепая. Косоглазый время от времени похохатывал, будто это вполне заменяло беседу.

Когда Мжид наконец вышел из дома, от его раздражения не осталось и следа. Он протянул ей руку, помогая встать, и сказал:

— Пойдемте, заберемся наверх и выпьем чаю на вилле. У меня там своя комната. Я ее сам украсил. Посмотрите на нее и скажете мне, есть ли у вас дома в Америке такая приятная комната для чаепитий.

Они двинулись вверх по склону.

На вилле женщина была подобострастна. Раздула пламя, принесла воды из колодца. В дальнем углу двора дети играли в какую-то тихую таинственную игру. Мжид провел ее в дом, они прошли через несколько сумрачных комнат и наконец, кажется, очутились в последней. Там было прохладнее и немного темнее, чем в остальных.

— Вот увидите, — сказал Мжид, два раза хлопнув в ладоши. Ничего не произошло. Он раздраженно позвал. Наконец вошла женщина. Разгладила матрасы на полу и открыла ставню на крохотном окошке, выходящем на море. После чего зажгла несколько свечей, которые воткнула между плиток пола, и вышла.

Гостья шагнула к окну.

— Здесь бывает слышно море?

— Конечно, нет. Оно почти в шести километрах отсюда.

— А похоже, что камнем добросишь, — возразила она, сама слыша фальшь в своем голосе; ей было неинтересно разговаривать, она убедилась, что все уже пошло как-то не так.

«Что я здесь делаю? Нечего мне делать здесь. Я же не собиралась ехать». Замысел такого пикника полностью совпадал с каким-то подсознательным желанием, которое она лелеяла много лет. Быть свободной, вне всяких пределов, с каким-нибудь молодым человеком, которого она не знала — не могла знать, вот, вероятно, самое важное в ее мечте. Ибо если она не могла его знать, и он не мог знать ее. Она захлопнула ставню и накинула крючок. Через секунду открыла снова и посмотрела на громаду воды, угасавшую в сумраке.

Мжид наблюдал за ней.

— Вы сумасшедшая, — наконец в отчаянии произнес он. — Оказываетесь в такой красивой комнате. Вы моя гостья. Должны быть счастливы. Гази уже уехал в город. Приехал друг на лошади и подвез его. Можете прилечь, можете петь, пить чай, можете быть со мной счастливы… — Он умолк, и она увидела, что он очень расстроен.

— В чем дело? В чем дело? — быстро спросила она.