Нежная и очень грешная, или Сколько волка ни люби

– Проверил, – тяжко вздохнул бизнесмен, – думаю, Лиса все поняла. Она вообще особенный ребенок. Лет с шести у девочки было все, что бы ей ни захотелось. Кроме родителей. Мама умерла, папа все время работал. Видел он дочку в лучшем случае раз в сутки – поздно вечером, когда приходил с работы и заглядывал в детскую, чтобы посмотреть, как она спит. Если уж на то пошло, то Кирилл и работал-то днем и ночью, чтобы Лиса ни в чем не нуждалась. Все девчонку избалованной считают, а я уверен – это просто у нее защитная реакция такая. Ни к кому не хочет привязываться, чтобы при расставании – а она уверена, что оно рано или поздно произойдет, – не было больно. Защита на уровне подсознания. Я знаю, у Лисы чуть ли не два раза в месяц гувернантки менялись. Пытался как-то сказать Кириллу, что девчонке нужно внимание отца, единственной родной души на земле, а он ответил, что дочку просто надо воспитывать. Бедная девочка. На похоронах ее видел: белее мела, вся растерянная какая-то, словно ребенок малый. – Мне показалось, что на глазах Бориса показались слезы. – Она ж мне как племянница, с рождения ее знаю. Подошла ко мне, когда гроб закопали, и не отходила до конца службы. – Бизнесмен посмотрел в окно. – Маргарита говорит, теперь Лиса вообще никого не слушает, ни с кем дела иметь не хочет. Не понимает ребенок, за что у нее бог двух родителей отнял. Сначала одного, потом другого. Так я этого тоже не понимаю.

Прохоренко замолчал, с грустью глядя в синее небо. Я не знала, что сказать, поэтому тихо поднялась с кресла и подошла к двери.

– Спасибо, Борис Иванович. Вы мне очень помогли. – Я дернула за ручку и перед тем, как выйти из кабинета, тихо пообещала: – Я буду с ней добра, обещаю.

Он устало кивнул в ответ, и я закрыла за собой дверь.

Итак, Борис Иванович Прохоренко только что с треском вылетел из моего списка подозреваемых.

Глава 8. Знакомство с благородным семейством

Лучше быть хорошим человеком, ругающимся матом, чем тихой, воспитанной тварью.

Фаина Раневская

Я села в машину, достала бумажку с пометками, как правильно и быстро доехать до гимназии «Радуга», и завела мотор.

По дороге к Лисе у меня в голове вихрем проносились мысли. Итак, оружие у Кирилла действительно было. После смерти Ионова пистолет найти не могут. Лиля один раз приезжала в гости к бизнесмену. То есть заходила в особняк и, по мнению некоторых – самых умных! – могла взять пистолет и потом использовать его по назначению. А вот здесь уже тупик. Проверить, брала ли моя соседка оружие, у меня нет никакой возможности. Следовательно, и копать в этом направлении бесполезно.

Остается неподписанное завещание. Насколько мне известно, Кирилл Юрьевич недавно позвонил своему нотариусу и попросил переписать завещание в пользу Лили. Тот выполнил просьбу Ионова, но вот было ли завещание заверено им самим? Насколько я знаю, подписать такого рода бумагу должны двое: нотариус и тот, кто завещает имущество. И как, интересно, Кирилл аргументировал свою просьбу? Все это необходимо выяснить, и как можно скорее.

С этими мыслями я подрулила к трехэтажному зданию, раскрашенному во все цвета радуги. У входа в гимназию никого не было. Может, я опоздала? Нет, на часах четыре сорок две. Я набрала номер Лисы.

– Чего? – раздался в трубке недовольный голос девочки.

– Лиса, это Ксюша, я жду тебя во дворе.

– Ладно. – И мне в ухо полетели короткие гудки.

Я откинулась на кресло и включила радио. «По данным исследований, случаи заболевания атипичной пневмонией все еще возможны, – бодро заговорило оно приятным женским голосом. – Хотя очаги и источники заболевания еще не до конца изучены, ученые смеют утверждать, что…»

Я не сдержалась и улыбнулась. Помнится, был у меня один знакомый со специфическим разрезом глаз. Звали его Сингаджи, родом он был из Калмыкии, а жил и учился в Москве. Так вот, однажды утром мой знакомый по обыкновению ехал автобусе, до отказа набитом людьми. А в этот период только и разговоров было, что об этой самой атипичной пневмонии, разносчиками которой незаслуженно считались все без исключения жители Китайской Народной Республики. И вот, значит, стоит Сингаджи себе спокойненько, держится за поручни и тут неожиданно чихает. Да так громко, что этот чих в автобусе услышали абсолютно все. И хотя народу в транспортном средстве было немного меньше, чем в небольшом селе, пол-автобуса мигом отнесло от моего знакомого на добрый метр. Атмосфера стала накаляться, на Сингаджи бросали косые подозрительные взгляды. Нервы моего знакомого не выдержали, и он истерично заорал:

– Да калмык я, калмык!

Минут через десять во двор высыпало несметное количество подростков. Они мигом разбежались кто куда, и около гимназии осталось лишь несколько человек. Я вышла из машины, чтобы Лиса меня заметила.

Наконец вышла моя подопечная, покрутила головой и уныло поплелась в мою сторону.