Нежная ночь Ривьеры

Так она думала все эти годы. Ей было неважно, что она ходит в старых платьях, а Хэм покупает дорогие картины. Они ведь одно целое. Какая разница, как она выглядит.

И только когда рядом появились все эти блестящие богачи…

Хэдли глотнула еще вина и закашлялась: теплая кислота обожгла горло.

Нет, Мэрфи и их друзья вежливы, внимательны, заботливы. Так обращаются с больным, который еще не знает свой диагноз.

Их диагноз – она не подходит талантливому писателю и обаятельному красавцу Хемингуэю. Но Хэдли это тоже знала. Как могла она так долго быть слепой? Не замечать того, что происходит?

А между тем все это время она пребывала в счастливой уверенности, что их браку ничто не грозит. Подумаешь, мужу интереснее разговаривать с подругой, чем с женой! Пусть! Ей самой интереснее гулять с Бамби, пускать с сыном кораблики и катать его на карусели, чем слушать все эти полупьяные споры. Все равно их с Эрнестом родство душ и тел невозможно разъединить, как нельзя отделить воды большой реки от впадающего в нее ручья.

Так думала Хэдли. И, как все беззаветно любящие женщины, ошибалась. Настолько, что Полин даже устроила специальную поездку, чтобы она наконец прозрела.

…Несколько месяцев назад сестра Полин Джинни вдруг позвала ее осмотреть вместе с ними замки Луары. Хэдли там не была и сразу согласилась, хотя не понимала, почему бы не взять Хэма. Но Джинни настояла: только девочки!

Поездка сразу не задалась. Полин, обычно такая веселая, почему-то нервничала, злилась: ей не нравились ни погода, ни гостиница, ни еда, она была недовольна всем на свете. Хэдли уже начала жалеть, что приняла приглашение. Однажды, когда Полин задержалась в ресторанчике, а они ждали ее на веранде, Хэдли рассеянно заметила, просто чтобы заполнить паузу:

– Тебе не кажется, что Полин и Эрнест ужасно хорошо ладят?

Джинни посмотрела на нее странно. И наконец вкрадчиво, с особым значением сказала:

– Может, это потому, что они очень любят друг друга?

И все. Пелена спала с глаз. То туманно-ватное, что происходило между ними в последние несколько месяцев, наконец стало промыто ясным.

Как она могла не видеть этого раньше! Их взгляды, мимолетные касания, ласковое воркование голосов, шуточки, которые обычно бывают у любящих людей… И то, что Хэм, обычно придумывавший им веселые интимные прозвища, вдруг включил в игру и Полин – он был Драм, она – Дулла, а Полин – Дабладулла. Это казалось таким милым…

До конца поездки Хэдли молчала. А когда вернулась домой, ворвалась в кабинет мужа и крикнула прямо с порога:

– У тебя роман с Полин, я знаю!

Сейчас она много бы дала, чтобы вернуть то мгновение.

Эрнест тогда прямо взвился.

– Ты… Ты не должна говорить об этом! – напустился он на нее так, будто это Хэдли страшно провинилась. – У нас с тобой – все по-прежнему. Я тебя люблю. Почему мы не можем и дальше жить так, как жили?

– Потому что у тебя есть любовница! – возмущенно парировала Хэдли. – Ты все испортил!

– Нет, это ты своими разговорами рушишь наш брак!

Они ругались с перерывами на еду и сон несколько дней. Оба смертельно устали. Наконец Эрнест подвел итог:

– То, что ты сделала, ужасно. Ты должна была промолчать, должна! А теперь…

Что будет теперь, оба не знали. И потому взяли паузу. Хэдли в очередной раз покорилась мужу: стала делать вид, будто ничего не произошло.

Они даже поехали все вместе, включая Бамби с гувернанткой, в Испанию на бой быков – Эрнест не мог отказать себе в этом удовольствии.

Хэдли подумала, что там, в простом и жестком мире, пропитанном тяжелым запахом быков, безжалостным солнцем, кровью и смертью, светская львица Полин померкнет, дрогнет, испугается. И Эрнест увидит, кто на самом деле должен быть с ним рядом.

Но не выдержала Сара. Джеральд купил всем билеты в первый ряд. Они видели все прямо перед собой: налитые кровью глаза быка, который поначалу не хотел участвовать в схватке и жался к их краю, не понимая, чего от него требуют. Уверенные движения матадора, размахивающего у него перед мордой мулетой, нервные шаги лошади под ним… Наконец бык не выдержал, наклонил голову с раздувающимися от ярости ноздрями, резко, одним скачком бросился вперед и вонзил короткие сильные рога прямо в лошадиное брюхо. Лошадь даже не заржала, а именно вскрикнула, на опилки арены вывалились кровавые кишки…

Сара вскочила и, прикрывая рот рукой, бросилась к выходу. Джеральд поспешил за ней. А Полин осталась. У этой маленькой птички оказались железные нервы.

Вечером они перетекали из бара в бар, запивая огромным количеством густого кроваво-красного вина – каждый свое. Мэрфи – острое чувство натянутой, как тетива, жизни: нигде так не ощущаешь ее сильный, бурлящий, неудержимый ток, как во время испанской фиесты. Сара больше не ходила на бои, но они оба жадно глотали пьянящий воздух опасности и дикой свободы. Как-то на площади, где каждую ночь бесновались разгоряченные болельщики, эта самая элегантная пара светского Парижа, заслышав уличный оркестрик, выдала такой умопомрачительный, зажигательный чарльстон, что вся толпа, собравшись в круг, отбивала ладоши и радостно улюлюкала.