– Давайте побережем обитателей глубин! И твой милый живот! – сказал жене Эрнест. Она так и не поняла, что это было: забота или насмешка. Больше Хэдли не ныряла.
Потом они валялись на полотенцах, подставляя солнцу тела. И становились неуловимо похожи – с их темным загаром и одинаково светлыми, выгоревшими на солнце короткими волосами. Эрнест еще перед поездкой уговорил их с Полин подстричься под мальчишек.
Хэдли знала этот пунктик мужа: он был неравнодушен к коротким светлым волосам, не раз просил ее перекраситься, придумывая им новые имена и новые образы.
Теперь в их игре участвовала и Полин.
Однажды, когда они втроем лежали на пляже, Хэдли перехватила потаенный ласкающий взгляд Эрнеста, перебегающий от одной к другой. И ее как обожгло: что за фантазии проносятся сейчас в его голове!
Но при этом он никогда не давал понять, насколько далеко зашли их отношения с Полин. Это было еще одним мучением. Лежать ночью рядом с мужем, таким родным, близким, знакомым в каждом движении, вздохе, и гадать: они с Полин спят вместе? Или все это просто морок, затянувшаяся игра двух ярких людей? Ведь не может же у него быть с кем-то такой невероятной физической близости, как с ней.
Она гладила его по плечу. Горечь утихала.
Но наступало утро. И от их перекрестных взглядов, ласково-насмешливых реплик, мимолетных касаний – Полин любила игриво дотрагиваться до пуговицы его рубашки – муки ревности набрасывались на Хэдли с новой силой.
Особенно тяжело ей было после ужина, когда вся суета дня, в которую можно было спрятаться, стихала. Они оставались втроем в теплой темноте вечера – Эрнест усаживал их в саду играть в бридж. Хэдли и в счастливые-то времена была неважным игроком. А тут, в странной компании с мужем и его любовницей, никак не могла сосредоточиться, путалась и сбивалась. Эрнест то смеялся над ней, то злился.
Полин отлично видела, что с ней происходит. Но продолжала разыгрывать веселую подружку. Хэдли обострившимся чутьем раненой самки понимала: ждет, чтобы она взорвалась, выгнала Эрнеста, сама разрешила дикую ситуацию, разрубить которую муж боялся. Потому и терпела.
Первой не выдержала Полин. Она позвала ее позагорать вдвоем, голыми: «чтобы загореть везде, совсем везде, понимаешь!» Хэдли согласилась.
В конце дня Полин вдруг сказала:
– Ты не думаешь, что нам надо поговорить?
Хэдли лишь удивленно вскинула брови и промолчала.
Она знала, что остроумная и хитромудрая Полин в разговоре одержит над нею верх, заморочит лукавыми, верткими, как она сама, словами. Нет уж.
В чем Хэдли была уверена, так это в том, что и Эрнест не хочет никаких разборок.
И все же было ясно: долго так продолжаться не может. Кому-то из двух женщин придется уступить.
– Вы с Полин должны расстаться! – сказала Хэдли Эрнесту, когда поздно вечером они прикатили с пляжной вечеринки. От него пахло спиртным и немного – жженым эвкалиптом, этот тревожный запах далекого пожара пропитал в последние дни всю их одежду.
– Что? – удивился он.
– На сто дней. Если за это время вы решите, что по-прежнему любите друг друга, мы с тобой разведемся и ты сможешь на ней жениться. Ты должен выбрать.
Эрнест замолчал.
– А это что? – кивнул он на стопку сложенных на кровати рубашек.
– Мы уезжаем. Мне кажется, наш отдых здесь закончился.
Эрнест подошел к окну, уставился на огромное дерево, на котором в свете фонаря почему-то дрожало несколько листов, будто кто-то невидимый тряс именно эту ветку, в то время как остальные оставались недвижимы.
– Хорошо, я согласен, – неожиданно обернулся он.
Хэдли не поняла, о чем он: об отъезде или о ее предложении. Но Эрнест сухо добавил:
– Скажу Полин, – и вышел.
Удобно, когда любовница живет в соседней комнате. Недавно на одной из вечеринок у Мэрфи она услышала, как про них сплетничают две худосочные девицы, подружки кого-то из именитых гостей. Одна, закатив глаза, возбужденно тараторила: «Говорят, они и спят все вместе! Втроем! Полин в одной курточке от пижамы забирается к ним в кровать и…»
Тогда, на вечеринке, ей даже показалось это смешным, особенно подробность про курточку. Но потом пришло осознание. В каком жалком, униженном положении в глазах других она находится все это время! Жены, которая вынуждена терпеть любовницу мужа даже в своей кровати?!
Хэдли механически продолжала укладывать чемодан: свои темненькие платья – какие они и правда старые, немодные, – вещички Бамби, летние костюмы Эрнеста, а в голове билась мысль: победа! Первая ее победа за все это время. Наконец это не ей диктуют условия, а она сама.
На три месяца можно выдохнуть, а там кто знает…
Хэдли была неискушенной в любви. Иначе бы знала: искусственные препятствия только возбуждают влюбленных, а вынужденная разлука разжигает их страсть.
Под дверью
Когда я вернулась от Мари, Машка валялась на кровати с телефоном в руках. Она тут же вскинулась:
– Ну? Узнала что-нибудь?
– Ничего, кроме того, что Влад позорит честь семьи.
– Чего же старуха от тебя хотела?
– Пожаловаться на жизнь и давление.
– Что-то быстро уложилась для таких важных тем.
– К ней Поль пришел.
– Поль?