– Куда? В Москве путь был один – учителкой в школу, а сорок детей хуже одной бабки. Визу она мне рабочую сделала, я тут по старушкам деньжат подсшибала. На тусовки стала ходить – бабка хоть и бедная, а все же с известной фамилией, тут это ценят. Ну и клоповник мне завещала, своих детей у нее не было. Год назад померла. Я его теперь сдаю, сама снимаю в другом районе.
– А какая у нее фамилия? – быстро спросила Машка.
Мне показалось, Катя на секунду замешкалась. Потом сказала:
– Жомини. Были такие французские аристократы, которые породнились с мелкопоместными российскими дворянами.
Я подумала: не выдумала ли Катя эту историю? Тут на Лазурке с давних времен любой таксист – бывший граф. А потом решила, что слияние пролетарских и аристократичных кровей отлично объясняет Катино эксцентричное раздвоение.
– А вот вы, девчонки, чего не сваливаете? – спросила вдруг Катя. – Ладно, нам некуда от этих краж и убийств деться. Но вы чего тут третесь? Я бы на вашем месте уже тусила где-нибудь в Париже или еще подальше.
– Хочу получить Пулитцеровскую премию за разоблачение Розовой пантеры, – уставилась ей в глаза Машка.
Та выдержала ее пронизывающий взгляд:
– Ну, дело ваше. Главное, чтобы не посмертно…
– Утром улетаем! – сказала я Машке, когда, уговорив за этой беседой полторы бутылки коньяка, мы, пошатываясь, добрели до своей комнаты. – Вон, даже Катя говорит: здесь уже полный трындец!
Но жизнь так устроена: в любой момент может оказаться, что трындец был лишь наполовину полон.
Тревожный звонок
Борису позвонили, когда он собирал вещи в съемной квартирке в Италии. По идее, соваться туда не следовало, но жаль было бросать реквизит: чемоданчик с гелевыми масками, коробочки с тушью, тени, помаду, множество баночек с тональными кремами…
«Лена бы мне позавидовала!» – почему-то подумал он.
Но все уложить не успел.
– Ваш заказ номер 1412, – назвал незнакомый женский голос код, который означал, что указаниям звонившего надо следовать неукоснительно. – Берите чемоданчик и выходите. Внизу ждет черный «Пежо».
– Куда поедем?
– Сами поведете. Адрес введен в навигатор.
– Я не привык работать втемную, – сказал Борис. – Куда я должен ехать?
Там помолчали. Потом все же ответили:
– К шефу.
Меньше всего Борис сейчас хотел встречаться с Владом Дюбуа. Интересно, тот знает, кто выманил с яхты девчонок? Наверняка знает, так уж все устроено в их организации. И вряд ли простит… И если шеф – это он.
– Решили меня наказать? – спросил Борис с легкой усмешкой, выгадывая время для раздумий.
– Нет, новое задание.
– Я не беру новые заказы.
– Это не то. Одна услуга лично для шефа – и вы навсегда свободны.
Борис решил, что разговор закончен, но тут женский голос вдруг хихикнул:
– Ты что, и правда запал на эту Машку?
– Почему на Машку? – глупо спросил Борис.
Если честно, вторую девицу он даже вспомнил с трудом. И только потом вскинулся:
– Собственно, какого…
Но телефон уже отключился.
Усевшись в «Пежо», Борис вдруг на секунду застыл, прикидывая: а не рванет ли машина, как только он повернет ключ зажигания? Ведь он нарушил основные правила. Поставил жизнь чужих выше безопасности своих. Как-то нехорошо это прозвучало: «навсегда свободен».
Помедлил еще мгновение. И все же повернул ключ.
Страшное пробуждение
Я проснулась от шума: где-то вдалеке раздался дикий крик. Старинные, похожие на башню настенные часы напротив кровати показывали семь утра.
Мы с Машкой подскочили, быстро натянули шорты с майками и выбежали в коридор.
Протяжный женский вой тянулся, как сквозняк, из спальни Мари. Дверь была распахнута.
Выла горничная. Она сидела на полу у шкафа, раскачиваясь. Сама Мари лежала в королевской кровати на белоснежных простынях, по которым расплылась алая кровь. А в груди у нее торчал узкий нож для фруктов – тот самый, который я видела вчера в гостиной на столике.
Лицо хозяйки виллы уже покрылось восковой бледностью и заострилось: не было сомнения, что она мертва как минимум несколько часов.
Машка застыла, уставившись в окно. Есть у нее такая особенность – отворачиваться, чтобы не видеть труп. Я невольно проследила за ее взглядом.
Распахнутые рамы с колышущимися занавесками, затейливый подсвечник на подоконнике, старинные часы на комоде с таинственными знаками вместо циферблата. Вся эта игрушечно-красивая спальня, обитая нежно-голубым китайским шелком, с огромной кроватью в центре с величественно лежащей на залитых кровью простынях покойницей напоминала кадр исторического фильма.
– Что? А? Что случилось? – вырвал нас из оцепенения вскрик: Катя ворвалась в комнату и тут же отскочила назад, будто ударившись о стену.
Я сочла, что отвечать излишне – диагноз налицо. Но Катя все же спросила, оторопело уставившись на нас с Машкой:
– Кто это ее?
– Не будь идиоткой, – поморщилась подруга, приходя в себя. – Нам откуда знать.
– Может, я ее все же осмотрю? – неуверенно сказала я, делая шаг к кровати.
Катя схватила меня за руку:
– Ты что? Ничего трогать нельзя!
Машка ее поддержала:
– Не терпится оставить отпечатки на трупе? А ты перестань выть! – повернулась она к горничной. – Полицию вызвала?