Нежная ночь Ривьеры

Мы с Машкой уселись на скамейку с отличным видом на пожар. Но подруга тут же встала, подскочила к горничной, которая не решалась сесть рядом, и начала что-то у нее выспрашивать.

Катя отошла подальше и стала кому-то звонить.

Я смотрела на то, как исчезает в огне жизнь целых поколений аристократов, любовно собиравших все это богатство – старинные картины, гобелены, статуи, множество красивых мелочей из разных эпох. Как становится пищей огня то, что составляло смысл существования нелепой королевы Мари и исчезает в пламени она сама, накликавшая себе смерть.

Вдруг я услышала рядом покашливание, показавшееся мне знакомым. Мимо нас по аллее к машинам размашисто шагал молодой белобрысый врач в синем комбинезоне с чемоданчиком в руках и покхекивал в рукав. Проходя мимо, он отвернулся. Догадка ударила меня в сердце.

Борис?! Неужели это он убил Мари, украл ее драгоценности из сейфа, поджег дом, заметая следы, а теперь скрывается с места преступления?!

Между тем врач уже уселся в машину, скорая стартанула и с сиреной помчалась по аллее.

– Маша, Маша! – затрясла я подругу, которая что-то листала в телефоне. – Это сделала Розовая пантера! Вон там, на скорой… Мне показалось, это Борис!

– Он везде тебе чудится, – отмахнулась Машка. – Влад, конечно, подлец, но зачем ему заказывать убийство и ограбление собственной матери? Нет, здесь другое. Пока не пойму, что. Зато я знаю…

И она крикнула спрятавшейся в тени вяза Кате:

– Эй! Ты звонишь Полю?

Судя по сочувственному воркотанью, наша спутница действительно сообщала внуку Мари страшную новость.

– Дай телефон! – подскочила Машка, чуть не силой вырвала мобилу из Катиных рук. И начала с места в карьер: – Поль, я тебе очень сочувствую. Прими соболезнования и прочее. Но если мы хотим поймать убийцу, не время раскисать. У меня к тебе вопрос, который покажется идиотским. Но ты должен ответить. Что именно сказал тебе Длинный, когда ты к нему подошел на празднике у Ирусика? Да помню я, что послал. Воспроизведи дословно. Угу, я так и думала.

Машка вернула Кате телефон, даже не попрощавшись с Полем. И затрясла за руку стоящего рядом следователя: он в этой суматохе пытался высмотреть того, кому должен был сдать нас с рук на руки.

– Эй, месье! Мне нужно позвонить комиссару Пети! Какой у него номер?

Следователь недовольно зашевелил усами, как рак:

– Мы не даем телефоны сотрудников. Вы можете сообщить все мне.

– Нет, вам не могу. У нас с комиссаром Пети интимные отношения. Наберите его со своего телефона.

Следователь фыркнул, но номер набрал.

– Комиссар Пети? Это Маша и Лена! – бодро начала моя подруга. – Ваши любимые свидетели. У нас тут опять убийство. И пожар. Мы были в доме Мари Дюбуа, когда ее зарезали.

Мне показалось, что я расслышала сдавленный стон.

– Хочу кое-что сообщить. Но только лично вам. Сюда пришел какой-то болван.

Молодой следователь заскрежетал зубами.

– Я больше не веду это дело, – сказал Пети.

– А мне кажется, вам будет любопытно узнать, кто убил Длинного. То есть Гарика…. То есть… Не помню фамилию. Ну, вы поняли. И где украденные ценности.

– Вас что, не арестовали? – проворчал Пети.

– На этот раз нет. Говорю же, следователь туповат. Но сейчас я даже настаиваю, чтобы нас доставили в полицию. Я вам все расскажу, только действовать надо быстро.

Пети помолчал секунду. И процедил:

– Передайте телефон Димонту.

– Зачем ты хочешь с ним встретиться? – удивилась я, когда мы усаживались в полицейскую машину.

– Я раскрыла тайну «Розовой пантеры», – сказала Машка. – Ну, то есть часть тайны.

– Только часть? – горестно возопила я.

Оставшаяся загадка обещала новые опасности. Одно во всем этом ужасе хоть немного успокаивало: в страшном пожаре сгорели и мои отпечатки пальцев на фруктовом ноже.

Прощай, надежда человечества!

(Ривьера, 1925–1928 годы)

Мэрфи приехали рано утром в порт Ниццы: капитан одного из судов должен был передать Джеральду его эскизы декораций с замечаниями Дягилева. Новоявленный художник, получивший заказ на оформление балета, не хотел ждать ни одной лишней минуты. Даже по трапу Джеральд не зашел, а взлетел, зажав под мышкой свою вечную трость.

Сара осталась на причале, глядя на море. Оно было еще сонным, тихим, улыбчивым, как только что открывший глаза ребенок. Над застывшей зеркальной гладью неслышно парили чайки: в такую рань им было лень махать крыльями и истошно орать.

Все вокруг было жемчужно-нежным, дрожаще-неясным, даже рыбацкая лодочка вдали казалась зыбким миражом. Сара подумала, что эта безмятежная бледность еще не проснувшегося Лазурного Берега и есть лучшая часть дня.

Как вдруг сзади раздался мощный басовый крик:

– Месье, месье! С обезьяной на наше судно нельзя!

Сара оглянулась: на пароход у другого края причальной стенки шла погрузка, перед трапом волновалась пестрая толпа с чемоданами. А грузный помощник капитана в белоснежной форме преградил проход невысокому мужчине в смешном берете.

– Но я узнавал – с животными можно! Я заплатил за билет! – негодовал тот.