Нежная охота на ведьму

Вопреки суевериям, Глеб повесил панно в своей жилой мастерской. С датчиками он мудрить не стал — это все баловство, пускай включается по старинке. Его жилище сразу обрело ауру интеллектуальной фривольности, о которой они хохмили с Карой. Но почему нет? Почему бы не вспомнить великие традиции Тулуз-Лотрека и Ван Гога? Хорошо забытое прочтение древнейшего ремесла — жрица любви и подруга художника.

А если вспомнить о ритуальных совокуплениях служительниц разных культов… Словом, жрица всегда имеет эротический подтекст. Что с того, что с развитием поп-арта и кинематографа обнаженное тело потеряло сакральность в глазах толпы. В действительности оно все то же, по образу и подобию! Главное в этом замысле — балансировать на тонкой грани, памятуя о темной стороне медали, о демонессах-суккубах, иссушающих и губящих. Но те высасывают из смертных сексуальную энергию, а Глебовы призраки — этакий новый пин-ап! — напротив, будут подпитывать и будоражить…

Но делиться хорошо забытыми «передовыми» взглядами надо вовремя. Чтобы не стать посмешищем. Глеб прибережет их для эффектных анонсов и пресс-релизов.

К тому моменту, когда забрезжил рассвет, у него созрело несколько горячих предложений для самых авантюрных клиентов. Без совета мудрой сестрицы не обошлось — она дала наводку на свою старинную товарку по «призрачным» делам, которая ныне обреталась администратором галереи. И уже через день они вместе с одумавшимся и вернувшимся Марком, давеча так рьяно отвергавшим помощь Стефании, отправились в одно укромное место. Заказ был получен! Надо было привлечь народ в этот тихий омут. Теперь здесь поселятся прекрасные светящиеся призраки девушек с улицы Красных фонарей.

— А ведь меня навела на мысль та самая женщина-дурная примета! — торжествовал Глеб, потрясая картинкой, которую выпросил у Кары.

Марк не торопился капитулировать в споре. Новые идеи в форме хорошо забытого старого — или, точнее сказать, древнейшего — он воспринял поначалу очень зло.

— Слушай, Глеб насущный, ты меня достал со своей попсой ради жалкого баблишка! Я, между прочим, мастер, у меня свой стиль. Я — это бренд!

На последней фразе могла начаться легкая потасовка, Глеб «насущный» это знал и не перечил, ибо Марк был намного сильнее его. Потом ходячий бренд долго разорялся, что «вот только проституток ему не хватало увековечить» и как можно так опошлять его искусство, его новый метод, который… «ради этого он осваивал, что ли?!».

Потом Глеб достал трепетную коньячную заначку. Поставил перед Марком любимый им экспрессионизм в виртуозно смешанной технике. Ту самую акварель, что взял напрокат у Кары, где была изображена пригубившая кофе мулатка в витрине знаменитого амстердамского квартала. «Давно уже символ, а не злачное место. Теперь это не проститутки, а дамы с камелиями, если хочешь. Это уже ретро и одновременно дух стремительного экстравагантного, шизоидного и невероятно творческого города… Забудь о ремесле этих барышень, их истинное предназначение — бередить и радовать наше воображение».

О Лотреке и Гогене он проповедовать не рискнул — Марк был гораздо более подкован в живописи. Выпив и смягчившись, мастер начал медленно поворачиваться в сторону предложенного замысла, вспоминая милый сердцу Амстердам и удивительный зал ожидания в аэропорту, где вокруг репродукций фламандских мастеров летали световые амуры. «Таких бы сказочных персов в чью-нибудь детскую — вот какой заказ надо нарыть!» Затем с высокомерной брезгливостью рассматривал кофейную мулатку, потом, шумно вздохнув, смирился и помрачнел. Хороший знак! Когда предстоит много работы, он всегда молчаливый и сосредоточенный. И Глебу это нравилось. Творческая энергия — она та же удача, те же драгоценные винные пары, та же выжимка из философского камня. Быстро выветривается, если ее не беречь.

Глава 9 Звезда Давида

— Если честно, больнее всего мне слышать от давних знакомых ноту «мне бы твои проблемы». Иногда это сквозит в интонации, иногда говорится прямо. Например, «зато у тебя муж есть». И еще что-нибудь есть, чего у другого нет. Раньше мне казалось, что люди, которые не уточняют свою онкологию, — они стесняются. И только на себе поняла: не говорят, потому что некому слушать. Почти никто не хочет в это вникать, пока сам не переживет. Не дай бог, конечно…

— Но у тебя же под вопросом! Нельзя сдаваться!