Нежная охота на ведьму

В метро для выходного дня было довольно людно. Усевшись, Стеша хотела погрузиться в книгу Германа, но сосредоточиться не получалось. Она то уходила в свои мысли, то зачем-то прислушивалась к праздным разговорам пассажиров, то вспоминала странный сон, приснившийся этой ночью. На новом месте она приготовилась не спать, да еще Кара разбередила ее байками о психометрических опытах. Стефания решила не спорить и втайне обрадовалась тому, что будет спать в комнате Марины. Во-первых, отсюда она могла слышать подозрительные движения у входной двери — если уж предполагать вторжения, а во-вторых, здесь все отвлекало от повседневной тревоги и неутихающих сомнений. Здесь она почему-то не ощущала ставшего привычным за последние месяцы тоскливого страха. Открыв дверь в комнату, Стеша улеглась на диван и стала всматриваться в темный дверной проем, в котором обозначились линии книжных полок в коридоре. Поначалу ей мерещились какие-то движения мимо ее двери, но это в порядке вещей для того, кто настраивается на тонкие энергии. Энергии здесь были дружественные, что, кстати, скажешь далеко не о всякой детской. Бывает, что в комнате детей чувствуешь себя слоном в посудной лавке и хочется немедленно ее покинуть. Но тут никаких опасностей ни извне, ни от самой себя Стефания не чувствовала. И мирно уплыла в объятия Морфея.

Ей приснился уютный провинциальный дворик у небольшого дома, ряды старых деревянных сараев и грустный человек в синей военной форме. Потом эта картинка оборвалась, и возник неожиданный мыслепоток о птицах: будто бы птицы, перед тем как умереть, напрочь забывают, что они птицы, и снова превращаются в людей…

Сон был красивый, грустный и необъяснимо обнадеживающий.

И в неуловимой точке пробуждения пришла моментальная ясность: можно желать найти человека. А можно желать узнать, что он жив. И это не одно и то же. Совсем разные истории. Какая из них живет в этом доме? На этом вопросе ясность растаяла, уступив зыбкой неопределенности бытия.

Теперь Стефания сидела в метро и перелистывала книгу Германа. Она не могла начать читать с начала, ей хотелось прежде пробежать глазами по всей структуре книги. Но мало-помалу она с изумлением начала отлавливать знакомые темы. Вот она, уже знакомая Екатерина Чернышева, прабабушка Германа. Вот ее запутанная история, отрывок из которой Стеша нашла однажды в Сети. Вот ее предтеча, многострадальная Серафима, чей муж — разорившийся истерик князь Евгений Эристов. Эту главу Герман так и назвал «Авантюристы и благотворители: семейный коктейль по-московски». Серафима, разрывая патологическую связь с Эристовым, выходит замуж за душку Ивана Юльевича Давидова, директора Александро-Мариинского приюта, который усыновил ее дочь и сына от Эристова, и вместе они родили еще пятерых. Таким образом, Серафима, будучи сама из семьи почтенных благотворителей, вернулась на круги своя. Но перед этим чуть не сгинув в омуте! Далее Герман меняет фокус повествования и переключается на сына Серафимы Георгия Эристова, унаследовавшего папенькины пороки. Собственно, Екатерина Чернышева — это его жена, хористка в хоре графа Шереметева, которую Георгий вместе с дочерью Анастасией проиграл в карты. Но Анастасии повезло, ее пригрел еще один благотворитель, но потом и она попала в переделку… и так далее! В этой главе Герман развивает теорию родовой мертвой петли, объясняющей наследственные мезальянсы: мы бессознательно повторяем кульбиты судьбы из жизни предков… но потом более сильная родовая тенденция удерживает нас на краю пропасти. Отсюда мораль: знание, что семейная кривая выведет на свет, помогает пережить даже затяжные невзгоды…

Бог ты мой, но ведь все это вроде как из другой книги! Из той самой «авоськи судеб», пропажа которой обнаружилась вчера! Стефания тщательно вспоминала все детали разговоров об этом несостоявшемся замысле, который Кара, по ее словам, «выткала» из пряжи Германовых рукописей. Не могла же Стеша ее настолько неправильно понять?! Именно из-за этой несостоявшейся книги она и почувствовала родство душ с забытой и вновь обретенной знакомицей. И даже досада на свое имя, слишком торжественное в полнотельном варианте и слишком детское, интимное — в уменьшительном, — даже эта досада тайно роднила ее с Карой, которая свое имя и вовсе поменяла. Но разве с новым именем не меняешься ты постепенно и сам? И разве старое имя не преследует тебя, как призрак…

И опять к Стефании вернулся все тот же вопрос: в чем скрытая пружина того странного ареола подмены вокруг… ученицы Сен-Жермена, читай Святого Германа?

Стоп! А что, если Кара имела в виду другие родовые истории, которые ее учитель изучал вкупе с собственной? Смутно припоминая каких-то французов с русскими корнями, которых хотел разыскать Герман, Стефания лихо проехала свою остановку… Ее все сильнее злило ощущение грязного мутного стекла, через которое она никак не могла разглядеть логику происходящего.