Обри удалось получить разрешение на поездку в Лондон, и они с Колетт приехали на свадьбу. Он играл на пианино, а она пела, и друзья Джеймса удивлялись, как он отыскал этих джазовых звезд прямо посреди войны. У этих двоих было светлое будущее.
Хейзел с Джеймсом съели торт, бросили букет, и нашли дешевую лондонскую квартирку на третьем этаже. Хейзел украсила подоконники цветами в горшках. Джеймс потянул мышцы, пытаясь втащить подержанное пианино по узкой лестнице. К ужасу своих соседей, они приютили пуделя.
Мэгги часто гостила у них на выходных, в перерывах от учебы в колледже бизнес-образования. Колетт приезжала, когда только могла, пока полк Обри не уплыл обратно в Штаты.
Хейзел преподавала уроки игры на фортепиано, а Джеймс получил должность в инженерной фирме. Их ужин пригорал, они тратили все деньги и учились на своих ошибках. Они приглашали своих родителей на чай. Они долго гуляли по Гайд-парку и делились друг с другом воспоминанями.
Через три года после свадьбы Хейзел родила дочь Роуз. Ее ослепленные любовью родители называли ее Рози.
Джеймс потянул еще одну мышцу, перетаскивая пианино в квартиру побольше. Год спустя Рози научилась ходить, хватаясь за шерсть пуделя и прыгая рядом с ним.
В один прекрасный день пришло письмо о принятии Джеймса в Архитектурную школу Бартлетта. Им понадобилась новая квартира в другой части города. Хейзел взяла новых учеников в свой класс фортепиано и продолжила занятия с месье Гийомом.
Были ночи, когда Джеймс просыпался в слезах. Иногда он начинал дрожать при виде мигающей лампочки или от звука проезжающего автомобиля. Но Хейзел всегда была рядом, чтобы утешить и выслушать его. Она убедила его возобновить консультации с одним из врачей в Модсли. В конце концов, Джеймс присоединился к братству ветеранов Великой войны и, в конечном итоге, возглавил его. Парни в одежде цвета хаки снова присматривали друг за другом. Помощь другим людям – как Колетт выяснила еще много лет назад – это лучшее лекарство.
В том же году, когда Джеймс окончил Архитектурную школу, Хейзел получила толстый конверт от Королевской музыкальной академии в Лондоне. Она прошла всю программу обучения, но взяла перерыв, когда родился их второй ребенок – Роберт.
Джеймс получил работу архитектора, и пианино за одну ночь превратилось в кабинетный рояль.
Всякий раз, когда Джеймс шутливо спрашивал Хейзел, не хотела бы она сыграть в Альберт-холле, она твердо отвечала «нет». Он никогда не понимал почему. Она играла только на небольших площадках для удачливых зрителей.
Некоторые из ее одноклассников задавались вопросом: что же препятствовало развитию ее карьеры? Шрамы или материнство? Хейзел не было дела до сплетен. У нее было все, о чем она мечтала.
Она никогда не получала главных призов и не добилась больших успехов. Но те, кто слышал ее игру, чувствовали в ней любовь к музыке и благодарность за жизнь.
Ее самым большим поклонником был Джеймс.
Было время, когда пианино в их квартире стояло таким образом, что играя с Рози и Робби, Джеймс мог видеть только левую сторону лица Хейзел. Она выглядела в точности, как та девушка, которую он впервые увидел на приходских танцах в Попларе.
Но после перестановки мебели, она развернулась правой стороной, и Джеймс решил, что этот вид нравится ему еще больше. Она была его Хейзел, со всех сторон. А шрамы служили напоминанием о том, что она вернулась.
Обязаны Гарлему – 1919 и далее
Победоносные Адские бойцы Гарлема маршировали с парадом на Пятой авеню. Никогда прежде черным солдатам не разрешали участвовать в параде в Нью-Йорке. Они маршировали совершенно синхронно, высоко подняв головы и винтовки. «Военные Кресты» гордо блестели на их форме. Их семьи и возлюбленные не могли устоять на тротуаре. Они разбивали ряды и набрасывались на своих героев войны с объятиями, поцелуями, неся на руках детей, которых некоторые отцы видели только на фотографиях.
Они прошли весь путь до оружейной палаты, где их имена внесли в список для почетной отставки. Было уже темно, когда Обри покинул арсенал. Он не мог дождаться возвращения домой.
Но «дом» сам пришел за ним. Его мать, отец, дядя Эймс, Кейт и даже сонный старый Лестер, устроили Обри такую засаду, о которой любой немецкий патруль мог только мечтать.
Через шесть дней Обри пригласил на воскресный ужин бельгийскую красавицу.
Там она и осталась. Семья Обри полюбила ее. Всякий раз, когда Колетт не проходила прослушивание на должность певицы в ночном клубе или в малобюджетное шоу, а Обри не играл со своей группой – они репетировали и писали новые песни.