Нежная война

– Я заверила тетю Колетт, что ты настоящий джентльмен, – поддразнила его Хейзел. – Так что не подведи меня.

Они добрались до рынка святого Квентина и осмотрели прилавки. В конце концов, они остановились на теплых рулетах и жареных орехах. Бедный Джеймс даже не представлял себе, с каким рвением заглатывает еду. Манеры умирают в траншеях. Но Хейзел радовалась, наблюдая за тем, как он ест.

Девушка принялась изучать карту. Когда она подняла голову, прямо перед ее носом появился букет роз.

– Что это? – воскликнула она.

Позади Джеймса стояла цветочная тележка с надписью, которая напоминала les hommes не забывать про Saint-Valentin. Тучный продавец в светлом фартуке хитро ухмыльнулся Хейзел.

– Мисс Хейзел Виндикотт, вы будете моей валентинкой?

Она вдохнула запах роз.

– Что ж, – сказала Хейзел. – Только потому, что других кандидатов на этот пост что-то не наблюдается.

Эта девушка. Джеймсу захотелось рассмеяться. Он переживал, что та легкость, с которой они общались в Лондоне, не переживет такой долгой разлуки. Ему так ее не хватало.

Будет ли она испытывать те же чувства, когда узнает, что ему приходится делать на войне? Он решил не думать о будущем и просто насладиться моментом.

Солнце уже село, когда они направились на северо-запад по бульвару Мажента. Джеймс нес свой вещмешок и пакет с рулетом. Хейзел прижимала розы к груди, как котенка.

Они свернули на улицу Лафайетт и вскоре оказались на площади, перед большой церковью. Другие здания казались крошечными по сравнению с ней. Церковь стояла на возвышении, и ее серую базилику обрамляли две большие башни с часами. Сверху вниз на них смотрели вырезанные из камня святые, нищие и ангелы. Газоны опустели, и лишь остатки прошлогодних растений дрожали на ветру. Война. Все, что не было необходимым для жизни, оказалось заброшено. Хейзел задумчиво посмотрела на Джеймса.

– Тебе нужно приехать в Париж на целый год, – сказала она. – Чтобы внимательно рассмотреть все здания.

Казалось, мечта стать архитектором была похоронена в траншеях, вместе с мертвыми.

– Отличная идея, – сказал он. – Но в этом нет никакого смысла, если тебя не будет рядом.

Это привлекло мое внимание. Когда начинаются «разговоры о вечности», я напрягаю слух. Или хотя бы «разговоры о длительном сроке». Все шло как по маслу.

Смущенные молодые люди поднялись по ступеням церкви Святого Викентия де Поля.

– Колетт говорит, – Хейзел почувствовала, что пора сменить тему беседы, – что на эту церковь стоит взглянуть. Внутри очень красивая роспись и потрясающий орган.

– Ты сыграешь на органе?

Хейзел посмотрела на него с укоризной.

– Нельзя просто зайти в церковь и усесться за орган.

Они прошли через портик[24] и оказались внутри.

– О, боже, – прошептала Хейзел.

Перед ними предстало все великолепие церкви Святого Викентия де Поля.

Два ряда больших колонн украшали обе стороны зала по всей длине, а колонны верхней галереи плавно переходили в резной потолок. Все стены и куполообразная апсида[25] были украшены потрясающей росписью. Позолоченные изображения поблескивали в тусклом свете ламп, наполняя пространство мрачным свечением.

Они прошли по коридору, который привел их в изолированную часовню. Придел Богоматери. Уединенное место для молитвы.

Джеймс сбросил свой вещмешок и сел на скамью. Он наблюдал за Хейзел, которая с любопытством рассматривала скульптуры и витражи. Поняв, что он сидит, она вернулась и присела рядом.

– Потрясающе, правда?

Он кивнул.

– Просто великолепно.

Она серьезно посмотрела на него.

– Я подумала, что после всей этой грязи и дыма, что ты видел на фронте, тебе захочется посмотреть на что-нибудь красивое.

Джеймс обнял ее рукой и притянул к себе.

– Ты была права.

– Я не напрашиваюсь на комплимент, – с возмущением сказала она.

– Что ж, тебе все равно придется его принять.

– Хм.

За окнами стемнело, и на Париж опустилась ночь. Из-за этого лампы стали казаться меньше, но ярче, а верхняя галерея погрузилась во тьму.

– Так приятно увидеть что-то сделанное с любовью и вдохновением, – сказал Джеймс после долгого молчания. – На войне начинает казаться, что люди способны только уничтожать.

Хейзел склонилась к его плечу.

– Там правда настолько ужасно?

Он хотел думать только о ней. Не о траншеях.

– Правда, – сказал он. – Но, полагаю, я еще не видел самого худшего.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза.

– Я надеюсь, что и не увидишь.

– Знаешь что, – сказал Джеймс. – Не возвращайся в Сен-Назер, а я не вернусь на фронт. Будем просто сидеть здесь, рассматривать статуи и витражи. Хорошо? Пусть этот вечер не заканчивается никогда.

Хейзел улыбнулась.

– Хорошо.

Он засмеялся.

– Ты соглашаешься только потому, что знаешь – я это не всерьез.

– Ты не можешь говорить так всерьез, – сказала она. – Но если бы мог – сказал бы то же самое.

Она понимала его так быстро и так естественно, что он почти испугался. Если она поймет, что он чувствует к ней – это ее напугает?

– Знаешь, – пробормотал он. – Мне было страшно приезжать сюда.

Хейзел посмотрела на него с нескрываемым беспокойством.