Нежное создание (СИ)

Хенни не сказала нет, но и без слов было понятно, что за спасибо она работать не будет.

— А как же вы будете?..

— Госпожа Маргрит готовит так, что пальчики оближешь. Уборку в доме я осилю, не сомневайся. Щётки валяться под ногами не будут.

— А что скажут?..

— Мне фиолетово, что скажет обо мне живущая напротив соседка! — повысила голос Ника. — Не тяни время! Неси кубышку, живо! Если в ней будут деньги, обещаю вознаградить тебя за помощь!

Госпожа Ма сидела с отстранённым видом. Лицо посерело, набухшие веки сомкнулись. Казалось, она спит.

Хенни в раздумье пожевала губами, но с места не сдвинулась.

Ника усомнилась в своих выводах. Якубус мог быть редким исключением из правил и мог не иметь хотя бы тощей «подушки безопасности». Большие надежды он возлагал на получение кредита.

— Если ты сама собралась воспользоваться сбережениями своего любимого покойного хозяина…

Угрожающий тон молодой госпожи запустил цепную реакцию.

Мама вздрогнула, открыла глаза, хлопнула по столешнице ладонью и тихим, шипящим голосом сказала:

— Руз, прекрати говорить вздор! Якоб никогда ничего от меня не утаивал.

Прислуга замотала головой. Во все глаза смотрела на ярко вспыхнувшее пламя свечей:

— Ларчик… есть. Только он заперт. Ключик приметила у господина Якубуса на шнурке… тут, — она тронула платье на груди и пугливо покосилась в зияющий темнотой дверной проём гостиной, будто опасалась, что покойный хозяин её услышит.

* * *

Главным скорбящим³⁵ на похоронах Якубуса был Адриан ван дер Меер — друг детства усопшего и ближайший сосед семьи Ван Вербум.

Ника знала, что к нему ходила госпожа Маргрит. Вернувшись, на немой вопрос дочери: «Придёт?», она со вздохом недовольно ответила:

— Потерпит.

Отказаться он не мог — о многолетней дружбе мужчин знал весь город, о ссоре — никто.

«Насмешка судьбы!» — восхищалась Ника выдержкой Кэптена, одетого в чёрные одежды и полностью игнорировавшего её присутствие.

Исподтишка наблюдала за ним, сидевшим у гроба: красивым, выдержанным, искренне скорбящим. Несмотря на разрыв отношений с Якубусом, он на самом деле тяжело переживал его смерть. Вмешательство Ники стало для него роковой случайностью, сделавшей его соучастником в убийстве.

Ника зацепилась взглядом за ножны с кинжалом, висевшие на поясе Адриана. Вспомнила, что оружие Якоба дивным образом оказалось при нём. Значит, раненый Кэптен отнял у Якоба дагу, завершил начатое Никой, и вернул клинок на его пояс.

Какой, однако, сообразительный господин! Ей бы в голову не пришло обезопасить себя подобным образом. А он успел подумать. Если бы дагу не нашли, то вопрос о случайной смерти Якоба не стоял. Стали бы «копать» дальше и неизвестно, до чего бы докопались.

Приходивший в их дом старший бальи, который, кстати, практически четвёртый день не покидает дом, глупым не выглядит. Ника ловит на себе его частые задумчивые взгляды и всякий раз её сердце бьётся учащённо, дыхание перехватывает, слабеют колени.

Она устала от вида чёрных траурных одеяний, чёрной драпировки в доме, мрачных мыслей.

Устала от жужжания голосов, слившихся в единый досаждающий гул, бесконечные разговоры о дорогих ритуальных принадлежностях и недешёвой мессе, об аристократическом траурном этикете и церемонии похорон с обязательным присутствием геро́льда³⁶.

Устала от повышенного внимания к себе. Каждый норовил подойти, засвидетельствовать своё почтение, выразить соболезнование, заглянуть в её лицо, коснуться руки.

Устала от бдения у гроба. Тело Якубуса выставили на два дня до помещения в гроб и на два дня после.

Хотелось сбежать куда глаза глядят — на свежий воздух, на простор, куда угодно, только бы подальше отсюда.

Хотелось вернуться в свой дом, в своё время.

Нику подташнивало всякий раз, когда она входила в гостиную. Она вынуждена была возвращаться в кухню, пить подслащённую мёдом воду и сидеть у открытого окна. Бледная, с покрытым испариной лицом, аритмией и головной болью, она чувствовала себя старой и больной. Кружилась голова, снизилась острота зрения.

Раздражали запахи блюд, принесённых соседями. Смешавшись с приторным ароматом дымящихся трав, расставленных в курильницах по всему дому, они образовали гремучую тошнотворную смесь.

Ника украдкой плакала: от усталости, от бессилия, от неизвестности.

Без участия старика-лекаря не обошлось, того самого, который приходил к госпоже Маргрит.

Ждать его долго не пришлось. Он находился в доме в числе оплаченных приглашённых на случай неотложной помощи.

Ника сидела на стуле в своей комнате и смотрела на несвежие измятые белые кружева манжет лекаря, выпирающий живот, неопрятную седую бороду, узловатые пальцы с жёлтыми неровно остриженными ногтями. Он держал в руках колбу с мочой больной, услужливо подсунутой Хенни, и, отвернувшись к окну, рассматривал её на свет. Долго взбалтывал, нюхал, снова взбалтывал. Подслеповато щурясь, высматривал неизвестно что.

Наконец, по цвету, густоте и запаху мочи поставил диагноз.