Нежность

грозно взвыв,

белым призраком —

скорая помощь.

И, как скорая помощь, туда

переулками

и площадями

нарастающая толпа,

рассекая

огни

локтями.

Кто же в этой толпе?

Это те,

кто едины в своей правоте.

Это пекарь.

Сапожник.

Рыбак.

Все спешат отвести беду,

и, шумя,

паруса рубах

раздуваются на бегу.

Все бегут.

Кого только нет!

Вот я вижу фабричных девиат.

Вот знакомый кубинский поэт —

из кармана стихи торчат.

Кое-кто говорит, что толпа

непременно тупа и глупа,

что поэту большому грешно

быть душою с толпой заодно.

Я не знаю —

он прав или нет.

Может, я небольшой,

но поэт,

и я счастлив быть в этой толпе!

О толпа!

Отдаюсь я тебе!

Ты не так уж слепа и тупа.

Ты народ,

а не просто толпа.

Кто же этот народ?

Это те,

кто прекрасны в своей чистоте,

кто за правду без слова умрут.

Революция —

это их труд.

Эти люди — правительство,

власть,

и взрывается тут же на улице,

там, где мина сейчас взорвалась,

митинг —

мина самой революции.

Слушай, шар земной,

словно музыку,

как, рабочие плечи слив,

Куба либре

взрывами мужества

отвечает на каждый взрыв.

Господа,

вам слушать не хочется

взрывов наших великих дней —

взрывов радости,

взрывов творчества?

Наши взрывы

ваших сильней.

Взрывов,

взрывов число несметно.

Это вам —

я замечу —

фитиль.

Слышу

взрывы аплодисментов —

говорит

с народом

Фидель.

Не придумано это кем-то,

а само собой, —

стар и мал,

сняв сомбреро

или же кепки,

все

поют

«Интернационал».

Эта песня звучит все победней,

и, соратники и друзья,

все поют

«Это есть наш последний...»

по-испански.

По-русски —

я.

ФРАМБОЙАН

Цветет величаво и девственно

над шорохом летних полян

очень кубинское дерево —

дерево фрамбойан.

Цветы удивительно алые,

а свет их торжественно чист.

Старые шутят и малые:

«Дерево-коммунист».

Поэт — это тоже дерево,

шумящее над землей,

но если цвести — так действенно,

не частью себя — всем собой!

Пусть будут стихи мои алые,

а свет их торжественно чист.

И старые скажут, и малые:

«Это поэт-коммунист».

ФИДЕЛЬ И ГАГАРИН

Дождь наступленье свое развертывал.

Бились полощущие полотнища,

но вся Гавана

двадцать четвертого

стала огромной Красной площадью.

Все выбегали под струи из комнат —

и старики, и влюбленные пары,

и Мануэль — мой старинный знакомый —

радостно мок, взобравшись на пальму.

Женщины,

тоже радостно мокрые,

разом забыли,

что платья их —

модные,

и бородатые милицианос,

застыв, сохраняли молодцеватость.

А дождь хлобыстал —

никого не щадил)

Он был —

я прямо скажу —

неистов.

Обняв космонавта,

Фидель шутил:

«Это —

интриги капиталистов!»

Ну а Гагарин, смеясь: «Возражаю!

Это, наверное, он к урожаю».

Гагарин смотрел,

улыбаясь глазами

из-под блестящего козырька.

Мулатки в честь космонавта плясали —

и здорово!—

барыню

и казачка.

Стояли Фидель и Гагарин,

единые,

оба как братья в родном дому.

Многим не нравятся два этих имени,

и понимаю я почему.

Победы их —

не победы собственные.

За каждым из них —

его страна,

Оба они

революцией

созданы.

Оба они —

это она!

Все мы родные —

прямо,

не косвенно.

Все мы как братья в одной семье.

Гагарин для нас —

революция в космосе

Фидель —

революция на земле!

МОЦАРТЫ РЕВОЛЮЦИИ

Слушаю

рев

улицы

трепетно,

осиянно.

Музыка революции

как музыка океана.

Музыка

все может.

Музыка —

это мужество,

и, вдохновенный как Моцарт,

Кастро

на гребне музыки.

Музыка

поднимает

волны свои неистовые.

Музыка

понимает,

кто ее авторы истинные.

Обрерос

и кампессинос,

дети народа лучшие,

это все —

композиторы,

моцарты революции!

У моцартов революции

всегда есть свои сальери.

Но моцарты —

не сдаются,

моцарты —

их сильнее!

Оливковые береты,

соломенные сомбреро,

это — не оперетта,

а оратория эры!

Музыка —

для полета.

В музыке —

все

свято.

Если фальшивит кто-то,

музыка не виновата.

Музыка революции

многих

бросает

в холод.

Где-то за морем

люстры

нервно

трясутся

в холлах.

Что,

вам не слишком нравится

грохот над головами?

С музыкой

вам не справиться,

музыка

справится

с вами!

Хочу

не аплодисментов,

не славы,

такой мимолетной, —

хочу остаться посмертно,

хотя бы одною нотой,

в держащей врагов на мушке,

суровой,

непродающейся,

самой великой музыке —

музыке революции!

И скажут потомки, может быть,

что, в музыку эту веря,

я был из ее моцартов.

Не из ее сальери.

СОДЕРЖАНИЕ

I

5 «Людей неинтересных в мире нет...»

7 «В Бакуриани снова я...»

9 О простоте

10 «Мне нравится, когда мне кто-то нравится...»

12 Мед

16 Дядя Вася

20 Концерт

23 Идол

25 Встреча

27 «Профессор, вы очень не нравитесь мне...»

29 Судьба имен

31 Комиссары

34 «Когда мужики ряболицые...»

38 Над земным шаром

42 «Хотят ли русские войны?..»

43 Рождество на Монмартре

46 Свадебное платье

48

Битница

50

Монолог битников

52

Разговор с американским писателем

54

Карусель

56

«Поэзия — не мирная молельня...»

59

Пушкин

61

«Большой талант всегда тревожит...»

63

Продавщица галстуков

65

Первая машинистка

69

«Я ругаю все напропалую...»

70

«Как я мучаюсь — о боже!..»

71

Стук в дверь

72

Тайны

74

Сирень

79

Сосулька

80

Старый бухгалтер

82

«Как ты женщинам врешь обаятельно!..»

84

Женщинам

86

Женщина и море

90

Град в Харькове

94

Я — ангел

96

«Я у рудничной чайной...»

98

«Играла девка на гармошке...»

100

«Ты — не его и не моя...»

101

«Ну что же, брат...»

105

«Какая-то такая тишь...»

107

«На лыжах празднично я бегаю...»

109

«Не мучай волосы свои...»

110

Улыбки

111

«Ты начисто притворства лишена...»

113

«Я старше себя на твои тридцать три...»

115

Настя Карпова

118 «Всегда найдется женская рука...»

120 Деревья