Но Руслан просто кидает его рядом с собой. Подходит к чему-то типа комода, обитого кожей, и достает из верхнего ящика маленький футляр. Раскрывает его перед моим лицом и вытаскивает странное приспособление. Два металлических зажима, кончики которых покрыты черным силиконом, соединенные недлинной цепочкой.
Данилевский обильно слюнявит палец и трет им мой сосок. Я стону, умоляя про себя, чтобы он не останавливался. Резкая боль почти заставляет вскрикнуть. У меня даже не сразу получается сообразить, что он сделал. Мой сосок зажимает металлическая клипса. Он вытянулся и побагровел от прилившей крови. Я извиваюсь, пытаясь скинуть это себя железку, которая невыносимо давит и режет.
— Терпи, маленькая, ты сама этого захотела, — шепчет, упершись в мой влажный лоб своим горячим и сухим и зажимает второй такой же штуковиной другой сосок.
Я закусываю губы. Мне больно и неудобно. Плечи затекли, а икры сводит судорогой из-за распорки. Но самое мерзкое — это цепочка, которая тянет и дергает грудь от каждого слишком глубокого вдоха.
— Больно, — шепчу, глотая слезы.
— Скорее, дискомфортно — снисходительно улыбается Данилевский. — Хочешь меня? Хочешь, чтобы я тебя коснулся?
— Да, мой Господин, — мямлю я, понимая, что он даже сейчас тянет меня магнитом.
Он подходит ко мне вплотную и касается моих влажных складочек. Руслан вталкивает в меня палец, и я мычу от удовольствия, смешанного с болью. Резко вытаскивает его из моего хлюпающего лона и растирает смазку по моим бедрам и животу. Возвращается и мокрым пальцем гладит мой клитор. Мне так хорошо от его умелых касаний, что я уже почти не помню про зажимы, которые словно отрезают соски.
Мышцы начинают сжиматься — я быстро приближаюсь к оргазму. Он резко убирает от меня руку, и я готова выть от обиды.
— Мы можем играть так всю ночь, — шепчет мне на ухо. — Непослушные девочки не получают разрядки. Подумай, Арина, ты так плохо себя ведешь, врешь и дерзишь, что я могу неделями держать тебя вот так, на голодном пайке. Ты будешь ублажать своего Господина, потому что не имеешь права отказать, а сама — умирать от желания. И так большую часть контракта. А потом я буду трахать тебя девайсами до отключки. Но не трону даже пальцем. Только игрушки и мой взгляд.
Я лечу в пропасть. Я не могу понять, как он так может и зачем это делает. В лесу он был Русланом, а сейчас — холодный господин. Я готова терпеть боль, роль любовницы и куклы для утех. И все ради его прикосновений. Но их не будет — я получу только бездну неудовлетворенности и физического дискомфорта.
Руслан поворачивается ко мне спиной и вновь подбирает с пола стек.
— Прекрати, — выкрикиваю истерично, пока он не закрыл мне рот кляпом.
Данилевский резко оборачивается и смотрит на меня с удивлением.
— Ты забываешься, девочка. Прекрати истерику и обращайся ко мне, как должна, — вздергивает мой подбородок кончиком стека.
— Прекрати, — выкрикиваю и передёргиваюсь от боли. — Я не хочу больше всего этого. Разве ты не видишь, что ты для меня? Я пошла с тобой, потому что побоялась тюрьмы. Я не хотела влюбляться. Оно само вышло. И я для тебя тоже что-то да значу. Но ты делаешь мне очень больно. И не только физически.
Мне наплевать на этикет, на его игры, на все. Я реву громко и безутешно. Чувствую себя маленькой и ничтожной. У меня горят все суставы, а грудь словно отрывают. Но хуже всего его отстранённость и нежелание касаться меня.
Руслан молчит. Подходит ко мне и снимает с сосков пыточную конструкцию. Это провоцирует новую волну истерики, от которой я дрожу всем своим вытянутым в струнку телом. Данилевский освобождает мои ноги и руки, и я просто падаю на него, опустошенная и разбитая. Он тут же подхватывает меня под колени и подмышки и несет к дивану. Укутывает пушистым пледом и сажает к себе на колени. Обнимает и прижимает к груди, пропитывая ароматом горькой вишни.
— Это не для тебя, малышка. Не нужен тебе длительный контракт. А теперь поспи, все будет хорошо, — его голос укутывает и залечивает все мои мелкие ранки.
Он гладит меня по волосам и баюкает. Я всхлипываю и изо всех сил пытаюсь не уснуть. Только глаза на секундочку закрою.
— Я люблю тебя, — шепчу я и проваливаюсь в темноту.
— Ну и что нам теперь делать, Энди? — всхлипываю я, просунув через прутья клетки крысиную печеньку.
Крыс смотрит на меня умными глазенками, а потом беззаботно начинает грызть лакомство. Конечно, чем он мне поможет? Да и никто уже не поможет. Как я могла так тупо поступить вчера?
Я смахиваю слезинки со щек и плетусь в ванную. Веки опухли от постоянного плача, а нос заложен, и я дышу ртом. Когда я проснулась сегодня утром, поняла, что лежу в своей постели. Я надеялась, что он внизу, что я спущусь, и мы поговорим. Я была уверена, что встану на колени, буду умолять меня простить, буду делать все, что он захочет…лишь бы простил и дал нам еще один шанс. Но я в доме одна, не считая Энди. Руслан просто уехал, оставив в наших отношениях жуткое многоточие.