Нежность волков

Как оказалось, разговоры со служащими пришлось отложить, потому что, когда мы встали, большинства из них уже не было. Джордж Каммингс, Питер Иглз, Уильям Черное Перо и Кеновас — другими словами, все взрослые не белые мужчины, которые жили и работали в Ганновер-Хаусе, за исключением одного только Оливье, — отправились на поиски тела Нипапаниса. Они вышли на рассвете, совершенно бесшумно, пешком. Даже тот человек, которого мы увидели здесь первым, беспробудно пьяный Арно (оказавшийся караульным), даже он протрезвел от горя и присоединился к поисковому отряду.

Вдова и ее тринадцатилетний сын отправились вместе с ними.

~~~

Через неделю после того, как Фрэнсис отклонил предложение Сюзанны, он отправился по поручению отца в хижину Жаме. Он по-прежнему думал о Сюзанне Нокс, но теперь школа закрылась на лето, и тот день на пляже казался смутным и зыбким воспоминанием. Он не пошел на пикник и никак не сообщил ей об этом. Он просто не знал, что сказать. Если он и задумывался над тем, почему отверг ту, о которой столь долго мечтал, таким самобичеванием он занимался нечасто. Столько времени думая о ней как о недостижимом идеале, он не мог вообразить ее в другом качестве.

В тот день солнце уже клонилось к закату, и Лоран заваривал чай, когда Фрэнсис свистнул, подойдя к двери.

— Salut, François[10], — отозвался Жаме, и Фрэнсис толкнул дверь. — Ты по делу?

Фрэнсис кивнул. Ему нравилась хижина француза, совсем не похожая на дом его родителей: здесь всегда царил беспорядок. Вещи валялись вперемешку со шпагатом и гвоздями; у чайника не было крышки, но Жаме его не выбрасывал, потому что чай можно заваривать и без крышки; а в коробках из-под чая у него лежала одежда. Когда Фрэнсис спросил, почему он не соорудит себе комод, Лоран возразил, что этот деревянный ящик ничем не хуже другого, разве нет?

Они сели у двери, которую Лоран заклинил, оставив открытой, и Фрэнсис ощутил исходящий от француза запах бренди. Временами Лоран пил днем, хотя Фрэнсис никогда не замечал, чтобы это как-то на нем отражалось. Дверь хижины выходила на запад, и солнце било им прямо в лицо, так что Фрэнсису приходилось жмуриться и откидывать голову. Взглянув на Лорана, он увидел, что тот смотрит на него — в глубине его глаз сверкали золотые искры.

— Quel visage[11], — будто бы сам себе пробормотал он.

Фрэнсис не стал переспрашивать, решив, что к нему это не относится.

В воздухе царила поразительная тишина, нарушаемая лишь стрекотанием сверчков. Лоран достал бутылку бренди и, не спрашивая, плеснул немного Фрэнсису в чай. Фрэнсис бесшабашно-весело выпил: вот разорались бы родители. Он сказал об этом Лорану.

— Ну, не можем же мы всю жизнь радовать родителей.

— Вряд ли я их вообще когда-нибудь радую.

— Ты растешь. Скоро заживешь своей жизнью, а? Женишься, найдешь свое место в жизни и так далее.

— Не знаю. — Все это казалось невероятно, головокружительно далеко от сверчков, бренди и низкого мерцающего солнца.

— У тебя есть подружка? Та маленькая чернявая девочка — она твоя подружка?

— Э-э… Ида? Нет, мы просто дружим — иногда вместе возвращаемся из школы. — (Господи! Вся округа, что ли, считает Иду его подружкой?) — Нет, я…

Почему-то ему захотелось поговорить об этом с Лораном:

— Была девчонка, которая мне нравилась. На самом деле она всем нравится, она действительно милая и очень красивая… В конце учебного года она пригласила меня на пикник. Прежде она со мной никогда толком не разговаривала… и мне это, конечно, польстило. Но я не пошел.

Надолго воцарилось молчание. Фрэнсис чувствовал себя неловко и уже жалел, что заговорил об этом.

— Ничего страшного, mon ami[12]. Господи, все это ерунда.

Тогда Фрэнсис посмотрел на Лорана. У француза было очень серьезное, почти печальное лицо. Это из-за него? Что же, он только и умеет, что расстраивать людей? Может, так и есть. Ида последнее время всегда кажется грустной. Не говоря уж о родителях… они совсем угрюмые. Чтобы подбодрить его, Фрэнсис изобразил улыбку. А потом вдруг все изменилось. Время потекло очень медленно — или, наоборот, быстро? Он вдруг сообразил, что рука Лорана по-прежнему на его бедре, но теперь не похлопывает его, но гладит сильными ритмичными движениями. Он не мог оторвать взгляд от этих золотисто-карих глаз. Он чувствовал запах бренди, табака и пота и словно бы приклеился к стулу; руки и ноги отяжелели и застыли, словно наполненные теплой и вязкой жидкостью. Больше того, его тянуло к Лорану, и не было на земле силы, способной его остановить.

В какой-то момент Лоран встал и пошел закрыть дверь, но по дороге обернулся:

— Знаешь, ты можешь уйти, если хочешь.

Фрэнсис вдруг пришел в ужас и смотрел на него, затаив дыхание. Он не мог выдавить из себя ни слова, так что лишь качнул головой, всего раз, и Лоран пинком захлопнул дверь.