Нежность волков

Нокс смотрит на узника с безумной надеждой.

— У Лорана были враги. И злейшие его враги были из Компании. Живой, он представлял для них угрозу. Мертвый — нет.

— Какого рода угрозу?

— Он был учредителем Североамериканской компании. Но более того, прежде он был одним из них, как и я. Компания не любит тех, кто поворачивает против нее.

— Кто именно в Компании?

Долгое молчание.

— Я не знаю.

Нокс чувствует, как, несмотря на царящий здесь холод, между лопаток прокладывает дорогу струйка пота. Что-то с ним произошло, что-то безрассудное, глупое и настойчивое, что-то, заставляющее его делать то, чего он прежде никогда не делал, — и теперь он знал, как поступит.

Вечером за обедом он наблюдает, как от вина и женского внимания оживляется Маккинли. Постепенно тот багровеет и все громче вещает о добродетелях больших боссов из Компании, с которыми лично знаком. Он смакует рассказ о представителе Компании, который блестяще разрешил конфликт между двумя индейскими племенами в ущерб обоим, а затем особенно восторгается парнем, готовым не задумываясь пройти сотни миль в самый разгар зимы. Даже местные проводники восторгались его мастерством следопыта и выносливостью, что лишний раз доказывает отсутствие у туземцев каких-либо исключительно им присущих талантов — ничего такого, на что бы, при определенных обстоятельствах, не был способен белый человек (особенно белый человек шотландского происхождения). Нокс участия в беседе не принимает, так что ему удается скрыть отвращение к Маккинли. Позже жена спросит его, все ли в порядке, а он улыбнется ей и скажет, что просто устал и беспокоиться не о чем.

Теперь о нем будут говорить: побежит молва о его некомпетентности и полной непригодности. К счастью, он в отставке. Если платой за справедливость окажется его репутация, так тому и быть.

Прежде ему уже приходилось замалчивать правду. Сможет и теперь.

НЕБЕСНЫЕ ПОЛЯ

~~~

Он совсем ослаб. Он лежит в тишине этой комнаты уже несколько дней и едва может пошевелиться. Левая нога то и дело начинает пульсировать и будит его по ночам. Со своей узкой кровати он разглядывает беленые стены, крашеные деревянные стулья, окно без занавесок, в котором только небо. Приподнявшись на локтях, он видит маленький церковный шпиль тускло-красного цвета. Небо обычно серое или белое. Или черное.

Дрожь утихла. Теперь ясно, что, попав в болото, он подхватил лихорадку. Он перешел неторопливый торфянистый ручей; вода была так спокойна, что на ней переливались маслянистые радуги, — как вдруг поскользнулся и упал в трясину. С ужасом обнаружив, что его стремительно засасывает чавкающая жижа, он принялся хвататься за тростник и распластался грудью на поверхности, чтобы замедлить погружение. Он уже видел, как его затягивает с головой, как наполняются грязью рот и нос, как забивается горло. Он закричал — скорее от отчаяния, нежели призывая помощь, — какой в этом смысл, если и так все ясно до боли. Ему казалось, что он выкарабкивался долгие часы, а затем отползал по темно-каштановому берегу на заросший черникой островок. Черничник — это хорошо, надежно; кусты уходят корнями в твердую каменистую почву. Он упал навзничь, совершенно измученный и опустошенный. Что-то скверное случилось с левой ногой: когда он попытался встать, она подогнулась, и его стошнило от резкой боли в колене, хотя тошнить было нечем. Он толком не ел уже три дня — или больше? Он не помнит. Еще он не помнит, как сюда попал и где находится. Он просыпался в белой комнате и спрашивал себя, так ли выглядит смерть: безликая белая комната, где порхают ангелы, щебечущие на неведомых языках.

Потом лихорадка утихла, и он осознал, что комната вовсе не безлика, ангелы же обернулись вполне земными и обычными существами, хотя он по-прежнему их не понимал.

К нему склонялись две женщины, кормили его и делали такие вещи, при мысли о которых он краснел. Хотя лет им было не меньше, чем его матери, и на него они смотрели как на одного из собственных детей. Они проворны и серьезны: обтирают его, причесывают, расправляют простыни. Вчера — ему кажется, это было вчера — в комнату вошел мужчина и поговорил с одной из женщин, глядя на него сверху вниз, отчего выглядел очень высоким. Мужчина казался ровесником отца; у него была русая окладистая борода, очень старомодная, и козлиные глаза навыкате.

— Étes-vous Fnançais?[6] — спросил он с необычным акцентом.

Фрэнсис сперва насторожился, услышав из уст незнакомца собственное имя, но тут же разобрал французские слова. Он задумался, что сказать. Он так многого не знает. Мужчина повернулся к женщине и проговорил что-то на их гортанном языке:

— Анк-лиски?

Фрэнсис уставился на мужчину и решил вообще ничего не говорить. Наверное, так будет лучше всего.

Мужчина и женщина переглянулись. Мужчина пожал плечами. А потом сложил руки вместе и заговорил.

Минуту спустя Фрэнсис сообразил, что он молится. Женщина тоже молилась, только не говорила сама, а слушала мужчину. Одежда у них была совсем простая — грубая ткань черного, белого и серого цветов, словно их небо.