Нежные юноши (сборник)

– Налей себе выпить.

– И что еще более странно – я все равно тебя люблю!

Зазвонил телефон, и она высвободила свои руки, чтобы ответить.

– Еще одна телеграмма от Майлза, – объявила она. – Он отправил ее с самолета над Канзас-Сити – по крайней мере, они так сказали.

– Наверное, передает мне привет?

– Нет, он просто пишет, что любит меня. Я ему верю. Он такой слабый.

– Иди сюда, садись, – позвал ее Джоул.

Было еще рано. Когда спустя полчаса Джоул подошел к остывшему камину, до полуночи все еще оставалась пара минут; он отрывисто сказал:

– Я тебе совсем не нравлюсь?

– Вовсе нет! Меня к тебе очень тянет, и ты это знаешь. Но дело в том, что я, видимо, на самом деле люблю Майлза.

– Очевидно, так.

– А сегодня мне почему-то очень неспокойно.

Он не сердился – он даже был отчасти рад, что смог избежать возможных осложнений. И все-таки, глядя на нее, представляя, как тепло и мягкость этого тела растапливают лед голубого платья, он знал, что всегда будет с сожалением вспоминать этот миг.

– Ну, мне пора, – сказал он. – Я позвоню, вызову такси?

– Ни в коем случае – у нас есть машина и дежурный шофер.

Он вздрогнул от столь явной готовности его выпроводить; заметив это, она по-дружески его поцеловала и сказала: «Ты очень милый, Джоул». Затем вдруг произошло сразу три события: он залпом допил свой стакан, на весь дом затрезвонил телефон и стали бить трубным гласом часы.

Девять… Десять… Одиннадцать… Двенадцать…

V

И вновь настало воскресенье. Джоул неожиданно осознал, что вчера вечером явился в театр, словно на работу, – работа окутывала его, будто саван. И Стеллу он соблазнял так, будто торопливо атаковал какую-то очередную проблему, которую нужно было решить до конца дня. Но наступило воскресенье, и перед ним развернулась приятная, исполненная ленивой неги перспектива ближайших двадцати четырех часов: к каждой минуте следовало подходить с усыпляющей уклончивостью, в каждом мгновении содержались ростки безграничных возможностей. Невозможное исчезло – все только начиналось. Он налил себе еще выпить.

Резко вскрикнув, Стелла неуклюже поскользнулась, выронив телефон. Джоул поднял ее и уложил на диван. Сбрызнул газировкой носовой платок и слегка похлопал им ее по лицу. В телефоне кто-то все еще продолжал усердно жужжать, и он приложил трубку к уху.

– … самолет упал совсем рядом с Канзас-Сити. Тело Майлза Кальмана было найдено и опознано…

Он повесил трубку.

– Лежи тихо, – сказал он, застыв, когда Стелла открыла глаза.

– Что случилось? – прошептала она. – Перезвони им. Что случилось?

– Я им сейчас позвоню. Как вызвать вашего врача?

– Они сказали, что Майлз умер?

– Лежи тихо… Кто-нибудь из прислуги еще не спит?

– Держи меня… Мне страшно.

Он приобнял ее.

– Как вызвать вашего врача? – строго повторил он. – Возможно, это ошибка, но я все равно хочу, чтобы он приехал.

– Нужно вызвать доктора… Доктора… О, господи, неужели Майлз умер?

Джоул побежал наверх и стал искать по чужим аптечкам нашатырь. Когда он спустился вниз, Стелла сквозь плач вскрикивала:

– Он не умер! Я знаю, что нет. Это часть его плана. Он решил меня помучить! Я уверена, что он жив. Я это чувствую!

– Я хочу вызвать каких-нибудь твоих близких подруг, Стелла. Тебе сегодня лучше не оставаться одной.

– Нет, нет! – всхлипнула она. – Я никого не хочу видеть. Оставайся ты, у меня нет никаких подруг. – Она встала, по ее лицу катились слезы. – Майлз был моим единственным другом. Он не умер – он не мог умереть! Я поеду туда прямо сейчас, и мы во всем разберемся. Узнай, когда поезд. Ты поедешь со мной.

– Это невозможно. Прямо сейчас, ночью, ничего не выйдет. Скажи мне имя какой-нибудь женщины, которой можно позвонить. Лоис? Джоан? Кармель? Кого можно позвать?

Стелла ошеломленно посмотрела на него.

– Ева Гебель была моей лучшей подругой, – сказала она.

Джоул вспомнил Майлза, каким печальным и отчаявшимся он выглядел два дня назад, на работе. В ужасной тишине после его смерти он вдруг понял всю правду о нем. Майлз был единственным родившимся в Америке режиссером, обладавшим ярко выраженным характером и сознанием художника. Опутанный сетями киноиндустрии, он заплатил своей разрушенной нервной системой за то, что не умел быстро восстанавливать силы, не обладал здоровым цинизмом, не умел прятаться и оказался способен лишь на жалкий и рискованный побег.

У двери на улицу раздался какой-то шум – дверь открылась, и в холле послышались шаги.

– Майлз! – взвизгнула Стелла. – Майлз, это ты? Это ведь Майлз, правда?

В дверях показался посыльный с телеграммой:

– Простите, не нашел звонок. Услышал, как вы здесь разговариваете…

Телеграмма содержала тот же текст, который только что продиктовали по телефону. Пока Стелла перечитывала ее снова и снова, будто это была неправда, Джоул сел на телефон. Время все еще было не совсем позднее, поэтому он никак не мог никого найти; когда, наконец, ему удалось дозвониться до какой-то приятельницы, он налил джина и заставил Стеллу выпить, не разбавляя.