Читаем Нежные кузины полностью

Каждое утро Аньес перед всеми домашними читала вслух письма Эдуара с описанием его подвигов. Клер в это время вязала Шарлю варежки на зиму. Закончив чтение, Аньес с головой уходила в счета и неприятные хлопоты с ипотекой. Дела обстояли неважно, кредиторы становились все наглее. Аньес пожаловалась на них своему нотариусу, который ответил ей, что упомянутые кредиторы — евреи, а стало быть, франкмасоны, и что не следует доверять этим людям, особенно если не можешь вернуть им долги.

Клементина больше не пекла пироги с ежевикой — ягода сошла. Красавица-актриса располнела от всех этих сладостей и теперь сидела на диете: она хотела опять сниматься в кино, когда кончится война. Поздно ночью в комнате забытой звезды граммофон играл танго. Клементина засыпала, мечтая о будущей славе, о будущей молодости, а старенький фонограф с хрипением и урчанием завершал свою серенаду.

Глава пятьдесят пятая

Жюлиа падает в воду

Целомудренная Жюлиа возмущалась тем, что происходило в замке, однако возмущение не помогало ей заполнить образовавшуюся в сердце пустоту. Она могла сколько угодно изображать оскорбленную добродетель, встречаясь с Жюльеном, но от этого ей не становилось веселее. Горько было вспоминать, чем кончилась ее безумная любовь к Шарлю, горько было видеть, как ведет себя кузен! А главное, ей было до смерти скучно.

Она оказалась не у дел. Заготовка консервов закончилась. Она начала было вязать носки дяде Эдуару, но Клер отобрала у нее шерсть и спицы, чтобы связать варежки для жениха.

Правду говоря, Жюлиа не заставила бы себя долго просить, если бы Жюльен предложил ей поучаствовать в сельскохозяйственных работах. Она могла бы поменять подстилки коровам, которых предстояло перевести на зиму в коровник. Могла бы помогать в курятнике собирать яйца, насыпать в кормушки зерно, это ведь нетрудно! Но Жюльен ни о чем ее не просил. Может быть, именно поэтому она испепеляла его взглядом и в душе поносила за непристойное поведение.

Однажды она не выдержала. Она чувствовала себя слишком одинокой, слишком бесполезной, слишком далекой от жизни, которая кипела вокруг.

Женщины стирали в реке белье. Там были Жюстина, Анжель, мадам Лакруа и толстая старуха, которую звали матушка Дени. Они стояли на коленях у воды и, склонившись над доской, изо всех сил намыливали белье простым черным мылом. Жюльен тоже был у реки. Он наблюдал за стиркой, он болтал и смеялся с женщинами, охотно и непринужденно играя здесь главную роль.

И вот однажды Жюлиа спустилась к реке с корзиной белья. Она прошла мимо Жюльена, не взглянув на него, встала на колени у воды рядом с Анжель и достала из корзины кружевные платочки.

— Не надо, мадемуазель Жюлиа! Не ваше это дело!

— Нет, мое! Мое! Я тоже хочу работать!

— У вас даже доски нет, — заметила матушка Дени.

— А что, нужна доска? — удивилась Жюлиа.

Женщины расхохотались. Жюльен с улыбкой следил за этой сценой.

— Я дам вам свою, мадемуазель Жюлиа, — предложила Анжель.

Матушка Дени показала, как надо раскладывать белье на доске, как надо намыливать его размашистым движением руки и всей верхней половины туловища.

— Сильнее, мадемуазель Жюлиа! Трите сильнее!

Жюлиа старалась, как могла. Хотелось бы знать, хорошо ли она смотрится. Конечно, ее движениям недоставало гибкости, они должны были выглядеть неуклюжими. И зачем только она сюда пришла? Жюльен не сводил с нее глаз. Женщины тоже смотрели на нее. Казалось, все издеваются над ней. Что ж, пускай! Пускай издеваются! Она будет тереть изо всех сил, и белье у нее будет чище, чем у самой матушки Дени!

И тут она упала в реку.

Жюльен проводил ее домой. Ее хорошенькое платьице в бело-розовую полоску совсем промокло, юбка закручивалась и липла к ногам. Жюлиа всю трясло от унижения. Разумеется, они нарочно подстроили, чтобы она упала в воду.

— Да нет же! — возразил Жюльен. — Ты упала в воду потому, что ты девушка из хорошей семьи.


Пока она приводила себя в порядок, он ждал за дверью. И зачем это случилось? Теперь она его никогда не простит. Конечно, она была смешна! Маленькая задавака, которой только и нужно, что обратить на себя внимание, которая думает только о себе! Но разве это имеет значение? Он любил ее и такой.

— Можешь войти! — сказала она из-за двери.

Он сел на кровать рядом с ней. Она надела шерстяной халатик и закатала рукава, чтобы удобнее было вытирать волосы.

— Послушай, Жюлиа… Давай помиримся…

Она взглянула на него из-под руки. И улыбнулась.

— А мы и не ссорились!

Жюльен тоже улыбнулся.

— Верно! Мы не ссорились!

Жюлиа отложила полотенце и стала расчесывать волосы щеткой. При этом она склонила голову набок. Открылась ее белая нежная шея.

— Ты все еще думаешь о Шарле? — спросил он немного погодя.

Жюлиа замерла со щеткой в руке. Потом с силой дернула за волосы, чтобы расчесать спутавшуюся прядь. Ее лицо скривилось от боли.

— Можешь не отвечать, — сказал Жюльен.

Жюлиа отложила щетку и взяла гребенку. Она наклонилась и перебросила волосы вперед. И за этой шелковистой завесой тихо, как будто говоря сама с собой, произнесла:

— Я тоже иногда с грустью вспоминаю прошлый год.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мастера. Современная проза

Последняя история Мигела Торреша да Силва
Последняя история Мигела Торреша да Силва

Португалия, 1772… Легендарный сказочник, Мигел Торреш да Силва, умирает недосказав внуку историю о молодой арабской женщине, внезапно превратившейся в старуху. После его смерти, его внук Мануэль покидает свой родной город, чтобы учиться в университете Коимбры.Здесь он знакомится с тайнами математики и влюбляется в Марию. Здесь его учитель, профессор Рибейро, через математику, помогает Мануэлю понять магию чисел и магию повествования. Здесь Мануэль познает тайны жизни и любви…«Последняя история Мигела Торреша да Силва» — дебютный роман Томаса Фогеля. Книга, которую критики называют «романом о боге, о математике, о зеркалах, о лжи и лабиринте».Здесь переплетены магия чисел и магия рассказа. Здесь закону «золотого сечения» подвластно не только искусство, но и человеческая жизнь.

Томас Фогель

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза