Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

Хотя парни обращались со мной неизменно снисходительно, в основном они игнорировали меня, и в отсутствие Макгроу я мог часами не слышать собственный голос. Когда они заговаривали со мной напрямую, это было довольно неловко. Наш обычный разговор выглядел так: Джоуи Ди таращился на меня. Я таращился на него. Он таращился еще выразительней. Я продолжал таращиться в ответ. Наконец, он произносил: «С кем «Уайт Сокс» играют сегодня?» – «С «Рейнджерами», – отвечал я. Он кивал. Я кивал. Конец беседы.

Скучая по Макгроу, я сильнее ощущал тоску по маме, не отпускавшую меня практически все время. Однажды я сидел, глядя на океан, и размышлял, что она сейчас делает. Поскольку мы не могли позволить себе междугородные звонки, то обменивались аудиопосланиями, которые записывали на кассеты. Я проигрывал ее пленки снова и снова, ища в мамином голосе признаки усталости и расстройства. На последней кассете ее голос казался счастливым. Даже слишком. Она говорила, что взяла напрокат диван, с очень красивыми коричнево-золотистыми узорами – никаких портретов отцов-основателей! «Раньше у нас с тобой никогда не было дивана!» – восклицала она с гордостью. Но я волновался. Можем ли мы позволить себе диван? Что, если у нее не получится соблюдать график платежей? И она опять начнет тыкать в калькулятор и плакать? А меня не будет рядом, чтобы отвлечь ее какой-нибудь шуткой… Я не стану волноваться о том, чего не произойдет. Но на Гилго моя мантра не работала. Тревожные мысли накатывали одна за другой. Зачем я здесь? Мне надо быть в Аризоне, заботиться о маме. Она, наверное, едет сейчас по пустыне совсем одна и поет. С каждой волной, ударявшей о берег, очередная грустная мысль возникала у меня в голове.

Чтобы немного отвлечься, я обернулся к парням. Дядя Чарли казался расстроенным.

– Голова сегодня совсем не варит, – сказал он, прижимая пальцы к виску. – Чертова «ворди-горди» сводит меня с ума.

– Что за «ворди-горди»? – спросил Бобо.

– Шарада в газете, – ответил дядя Чарли. – Тебе дают дурацкую подсказку, а ответ состоит из двух слов, которые рифмуются между собой. Ну, как елки-палки. Или мышка-норушка. Вроде детская игра. Первую я разгадал без проблем: машины Джейн – ответ – Хонды Фонды. Но остальные – прямо не знаю. Наверное, у меня острая самбука мозга.

– И водкизм в придачу.

– О да, это хроническое.

– Ну-ка, загадай нам одну!

– Ладно, – ответил дядя Чарли. – Посмотрим, насколько вы, дурни, сообразительные. Приседание Ричарда.

Бобо прищурил глаза. Джоуи Ди потыкал палкой в песок. Кольт потер подбородок.

– Чертовы ребусы! – воскликнул Бобо. – Как будто жизнь и так недостаточно ставит загадок.

– Книксены Никсона, – сказал я.

Тишина пала на меня, словно тень. Я оторвал глаза от песка – все парни таращились на меня с распахнутыми ртами. Заговори Уилбур человеческим голосом, они и то не удивились бы так.

– Вот вам и пацан! – протянул Кольт.

– Мама дорогая! – сказал Бобо.

– Загадай ему еще, – обратился Джоуи Ди к своей карманной мыши. Загадайемуеще!

Дядя Чарли перевел взгляд на меня, потом назад в газету.

– Потрясающий Гарри, – прочел он.

Я призадумался.

– Супер Купер?

Парни вскинули в воздух руки и приветствовали меня бурной овацией.

С того дня все переменилось. Я всегда знал, что для того, чтобы стать своим в мужском царстве, надо знать пароль. Этим паролем оказалось слово. Язык заставил парней признать меня. Разгадав «ворди-горди», я перестал быть гостем в их кругу. Нет, они не включали меня в каждую свою беседу, но хотя бы не воспринимали больше как чайку, случайно затесавшуюся в их компанию. Из призрака, маячащего поблизости, я превратился в реального человека. Дядя Чарли больше не подскакивал на месте, когда обнаруживал, что я стою рядом с ним, да и другие парни стали больше обращать на меня внимания и учить разным вещам. Например, как отбивать крученые подачи, как орудовать железной клюшкой, как запускать мяч по спирали и играть в покер семью картами. Научили, как пожимать плечами, как хмурить лоб и как реагировать на все по-мужски. Они научили меня правильно стоять, объяснив, что для мужчины это – его философия. Научили произносить «твою мать», подарив мне это слово, как перочинный нож или хороший костюм – нечто, что должно быть у каждого мальчишки. Показали мне, как с помощью «твою мать» можно выплеснуть раздражение, отпугнуть врагов, привлечь союзников и заставить людей смеяться, порой даже против воли. Научили меня выговаривать это веско, с напором, и одновременно элегантно, чтобы получать от жизни чего ты хочешь. Зачем нерешительно интересоваться, что происходит, говорили они, когда можно спросить: «Че за дела, твою мать?» У них была масса рецептов фраз, в которых «твою мать» являлось основным ингредиентом. Бургер в баре Гилго, к примеру, становился в два раза вкусней, если назвать его «Гилго, мать твою, бургером».