Нежный человек

…Все началось с пачки сигарет жарким летом девяностого года. Девяностый год! Господи, всех этих детей еще не было на свете, девяностый год, безумное время в ненормальной стране, магазины весело пусты, талоны на еду, водку, мыло, очереди в булочную на всю улицу.

Зарабатывал он прилично, красивая печать с вензелями, на память в трудовой книжке, монолитные впрессованные буквы по кругу "Фонд народной дипломатии частное сыскное охранное агентство "Алекс", в месяц выходило, примерно, четыреста рублей. Охраняли какое-то НИИ на Василевском острове, дежурили ночь через ночь. Самая первая частная охранная фирма в СССР. Родителям наврал, сказал, что сто двадцать, а то был бы скандал. Первая зарплата, офис в центре у Казанского собора, рулоны рублей не помещаются в карманы слаксов. Лето, жарко.

Они вдвоем с приятелем, купили пива с ящиков на улице Желябова, пошли дворами в сторону Лиговского проспекта, приятелю надо было в какую-то контору.

Казачий переулок суставчатый, коленвалом, если смотреть на карте города. Крошечная площадь, которая и ломает это каменное ущелье на две части, в центре что-то типа скверика с низкой кованной оградой, истлевшим тополем и скелетом скамейки, несколько пыльных витрин, "Ремонт пишущих машинок".

Приятель скрылся в подъезде с табличкой "Жилхоз…", тишина, на солнечной стороне ящики с грушами и виноградом, весы, таджик мокрый и черный, что-то поет, покупателей нет, только цокот каблуков где-то за углом да осы жужжат над ягодами.

И вот падает пачка сигарет непонятно откуда. Через минуту скрипнула дверь парадной… дальше, как фотовспышка или ослепляющий "заяц" электрической сварки, может быть потому, когда тебе двадцать и в твоей памяти еще мало вот таких высоковольтных мгновений…

Ей тоже двадцать, она босиком в одной футболке, больше ничего нет только эта футболка, на два размера больше ее плеч, локтей, всего остального тела, спокойно, не торопясь собрала рассыпанные сигареты, потом будто очнулась, изумилась, блеснули глаза, и она убежала обратно.

Грохнулся в обморок таджик, опрокинув весы, Петр уставился на распахнутые во всем доме окна, тихо, как в лесу…

Они встретились потом осенью, он узнал ее сразу, на книжных развалах, столы с книгами занимали половину тротуара Невского проспекта, было много покупателей и не меньше продавцов. Здесь на углу Малой Садовой и Невского он и начал читать книжки. Прямо у стола раскрыл "Компромисс" на первой странице, фамилия автора показалась знакомой, не глядя расплатился так и пошел на ощупь, не отрываясь от магических строчек до метро "Маяковская".

– …Фред Колесников курил, облокотясь на латунный поручень Елисеевского магазина, – читал он вслух, расталкивая прохожих.

Потом он купил всего Булгакова, Веллера, Лимонова, Аксенова, Войновича, еще англо-русский словарь потому, что надо чесать отсюда быстрее из этой "совдепии вонючей" пока молодой.

Веллер со своими "Легендами" разочаровал – причем здесь Шостакович, Дали, совсем другие люди и другие имена были легендами на Невском проспекте. Нечисть из подворотен Лиговки и копченых коммуналок улицы Жуковского, лохматые туловища с Сайгона и Рубинштейна 13. Еще он убедился, что у Булгакова самая потрясающая вещь это "Белая гвардия", "Мастер и Маргарита" – попса, Войновича второй раз читать невозможно, у Аксенова есть только "Остров Крым", а Юрьенен очень хорош…

Он узнал ее у этих книжных лотков, она разглядывала обложки, ничего не покупала. Он пошел за ней, просто пошел сначала за десять шагов от нее, потом все ближе и ближе. Она уже поймала его в отражении витрин на Владимирском проспекте, зашла в телефонную будку, набрала номер, ей не отвечали, смотрела ему в глаза, стала грустной, будто уже видела свое будущее. Так сложилось, где-то ее не хотели видеть именно в этот день и в эту минуту не брали трубку, дальше до ее переулка они пошли рядом.

– Меня зовут Таня, ты не отстанешь…

Они поженились следующей весной, прошло еще время родился сын, жили у ее родителей. Потом все как обычно он пил, не работал, однажды ночью она одела спящего сына и ушла с ним в мартовскую метель к какой-то подруге, ушла из собственного дома.

Утром он приехал к себе, сказал родителям все нормально, потерпите неделю. Еще когда ехал в метро решил:

– Почему все не так? Надо сдохнуть, что бы начать все сначала. Да, так и сделаем.

Он выбрал дату, следующий понедельник, утро, дома никого не будет, у него тогда еще были отец, мать и на всех трехкомнатная квартира на бульваре Новаторов.

Он сказал – пусть будет электричество. Потому, что все остальное больно или страшно – порезать вены, повеситься, отравиться, утопиться, ему казалось, что он передумает в последнюю секунду. Так Есенин, наверное, ушел, хрипел помогите! но было поздно, шкрабал ногами по стене, брыкался, расцарапал горло, отсюда версия об убийстве – сопротивлялся.

Нет, он залезет в ванную и скинет в воду какой-нибудь электрический прибор, приборов разных дома навалом. Будет смешно, как в комедиях – бж-з-з-з-з. Превратится в бенгальский огарок, волосы дыбом, искры.