Я листал глянцевые страницы. Рисунки типа комиксов, какие-то гопники такие же как мы, только там далеко, где-то в Европе за железной стеной. Готическая улица, вечер, полосатый тент над витриной, тени в магазине, булыжная мостовая, вертикальная надпись желтыми буквами, подворотня, мусорные бачки с крышками. Один гопник говорит что-то смешное другому, оба в драных джинсах, кедах, куртки на молниях. Их диалог в белом облачке, как это рисуют в комиксах, парни смеются, никто не знает о чем. Пытаюсь перевести, ни хрена не получается, мы и русский-то язык не учили, какой уж там английский.
Однажды, мы принесли три бутылки "Агдама", налили по стаканам, нам по половинке, хозяину целый. Леха радовался – счастье принесли, он называл крепленое вино "счастьем". Помню, была открыта форточка, тепло, за окном падал последний в ту зиму снег. Из динамиков над кроватью "Скотч" легендарный кашель – агху, агху, лаптапду – бобмагду! Леха поставил на стол бутерброды – булка, плавленый сыр.
– Ну, давайте.
Выпили, прикурили по сигарете. Кончилась кассета, Леха попросил Бока:
– Переверни.
Щелкнула кнопка, шуршание пленки, тишина.
Сочная барабанная дробь…
– Токинь ё вэй…
Я такого еще не слышал, судорога счастья пронзила мое тело, тупо уставился на ролики кассеты медленно крутящиеся в кармане магнитолы. Это было лучшее, это было самое лучшее!
– Леха, кто это?
– Что?
– Кто поет?
– Аха.
Леха и Бок о чем-то пиздели, неужели им все равно?
– Тэ-э-эйк о-он ми-и-и…
Мой стакан остался не тронутым, мне не нужно вашего "счастья", мои глухие друзья, пока тянут батарейки и крутится кассета…
Так было прошлой осенью, когда я услышал "Модерн токинг". До октября восемьдесят пятого были остопиздевшие "итальянцы", две песни "Лэйд бек", "Газебо", я болел "алюминиевыми огурцами", гопники балдели от "Примуса" и "Альфы", девочки слушали "Форум".
Апражка. Не этот зверинец, что сейчас, тогда здесь был комиссионный магазин самый большой в городе, мы дети рабочих ездили сюда "позырить на технику". "Сони", "кенвуд", "саньо", "хитачи" магнитолы серебренные с круглыми динамиками, двухкассетные, блестят, мигают, чистота звука умопомрачительная. Одни магнитолы на полках размером с чемодан, есть средние, маленькие. У прилавков постоянно толпа, покупателей нет, народ только смотрит. И слушает музыку.
Тридцать лет, а я даже помню лица в той толпе, продавец вставил в карман магнитолы кассету, хлопнул крышечкой, нажал на кнопку… Все замерли, неслыханная ранее музыка, новый ритм отбиваемый клавишами синтезатора, долгое вступление, дум-дум, и женский голос запел:
– Дип ин май харт из э файя, бенин ха-арт. Дип ин май харт ин дизайё фо ё ста-ат…
– А кто поет?!
– Голубые.
– Кто?
– Моблнтобинг.
– О-о-о…
И все. Потом никто больше ничего не слушал. В каждом приличном доме была кассета на одной стороне "Модерн", на другой "Бэд Бойз Блю"…
Пришел дружбан Лехи Марычева толстый мажор, спекулянт по прозвищу Тэд. У них у всех были такие погоняла – Сэм, Тэд, Рейган. Он каждый день приходил, где-то после двух часов, предлагал нам "кишки":
– Купи "робингуды" жабе своей, сто писят.
"Робингуды" – нейлоновые женские сапожки почему-то только красного цвета.
– Блядь! Вчера линию с "тупорылыми" нахлобучили, товара я ебу!
Линия это автобус "Интуриста", тупорылыми фарцовщики называли финнов и финские шмотки.
– Купи куртку.
– Чья?
– Тупорылая. Триста пятьдесят.
– Да нет, спасибо.
Леха убегал сразу что-то жарить на кухню, а нам надо было сваливать. Мы шли по домам, прощались до вечера.
Вечером на скамейке у первой парадной компания, гитара, "восьмиклассница". На всех углах в Ленинграде, на таких скамейках от Купчино и до Муринского ручья только и пиздели – "Кино", "Аквариум", рок-клуб, и пели "восьмиклассницу".
– Вчера кореш рассказывал – Алекса видел из "Народного ополчения", идет такой в пальто путяжном, варежки детские, такой гуммозный, пойду, говорит, попью черной воды, это значит пепси-колы. Если, пойду, попью белой воды – значит, водки.
– У Свиньи день рождения было, жабам пизды дали, на стол насрали.
– Гребень сейчас ходит в серых джинсах и кроссовках найк…
"Кино" фотографии уже четкие, профессиональные, не из-под мышки. Толпа на сцене, музыкантов в смысле, два ударника, четыре гитариста. Новый альбом "Это не любовь" тяп-ляп, это уже было не "Кино", Цой для меня умер тогда весной восемьдесят шестого. Настоящее "КИНО" волшебная какофония ревербератора и драммашина вместо барабанщиков. Через три года они станут мега популярны, будут собирать стадионы. Я считаю так – если твою музыку начинает слушать усатое мурло с "финским домиком", значит, пора что-то менять.
– И у меня есть "Кино" – говорит мурло, и на кассете на одной стороне "Группа крови", а на другой ансамбль "Мираж"…
"Аквариум", "Зоопарк" я не слушал, это для взрослых волосатых дядек у "Сайгона". Зато были Свин, Вишня и "Странные товарищи шестьсот литров пива" – ты гавно, я гавно, будущего нет…
Разумеется, самые одаренные из нас тоже сочиняли: