Такая погода продержалась до последних дней сентября, и даже в октябре, когда уже облетела листва, выпадали чудесненькие деньки; ночи стали бодряще прохладными. Тепло осеннее словно отраженный свет – ярко светит, да не греет.
Поздним октябрьским вечером к Алене Топорковой пришел пропавший было Мишель, нагруженный невероятным количеством коробок, с большим букетом белых роз, и, как только Топоркова открыла дверь, жених заявил:
– Аленушка моя Прекрасная, завтра загремит наша свадьба! Прости меня, милая, я принес тебе огорчение. Прости меня, милая моя Аленушка Прекрасная, любовь моя!
– Ты научился хорошо говорить по-русски, акцент почти незаметен, – холодно отвечала Топоркова, но до трепета в сердце довольная приходом надолго пропавшего Мишеля.
– Ради тебя старался, Прекрасная Алена, к тому же послы должны говорить на всех языках одинаково хорошо, – улыбался Мишель, обнимая Аленку. Казалось, он был рад, что снова попал в маленькую и уютненькую квартирку, где его ждала рассерженная, нарочито грубая с ним, любящая Аленка, и он говорил возбужденно, точно радостными словами пытался заслониться от еще живущих в нем недавних забот, слов, необходимых хлопот, и этим самым стремился уйти от навязчивой привязанности прошлого. Мишель отрастил бороду, и его не сразу узнала Мария.
– Где пропадал? – спросила Алена грубовато, все еще преследуемая мыслью наказать Мишеля подозрением, ревностью, хотя нужно сказать: именно сейчас Топоркова, как никогда, находилась далеко от такого желания.
– Я, моя Прекрасная Аленушка, не пропадал, я могу еще пропасть на долгое время, потому как Мишель – не тонет и не пропадает, но исчезает на время, сопровождая ответственную миссию, – отвечал, скрывая озабоченность, обычно сдержанный Мишель. Он открыл одну из принесенных коробок и вынимал оттуда чепчики, фартучки, распашонки. – Это моему ребеночку, моему наследнику! Еще и еще! Это и – еще! Это и – еще! Остальное – тебе, прекрасная моя королева! Все тебе! Маше – вот Маше. – Он протянул ей одну из коробок, в которой лежало штук двадцать распашонок. – Для твоих детей, милая Маша, они появятся у тебя. Не обижай, милая Маша, возьми мой подарок.
– Но у меня детей нету, – смутилась Мария.
– Будут. Это тебе говорит Мишель, Герцог де Саркофаг. Тебе дети сам бог даст, – засмеялся он. – А бог у нас есть. Верь ему, и он поверит тебе.
На сей раз Мишель ночевал у Аленки, договорившись утром пойти в загс расписаться. Но утром он заявил, что расписываться еще рано, так как ему, иностранцу, необходимо получить разрешение самого президента жениться на русской, разрешение обязательно дадут, чистая формальность протокола, но свадьбу не стоит откладывать из-за такого пустяка.
– Знаешь, получается, свадьба – первое дело, а расписываться – на время отложим! – возмутилась Топоркова, так как считала, что в ее положении важнее расписаться, чтобы новорожденному дать фамилию и имя, чем сыграть свадьбу, к которой она потеряла интерес. К тому же ведь и появляться на свадьбе с таким животом – неприлично. Но Мишель настоял на своем, убедив Аленку в том, что этикет не позволяет ему идти в загс и их зарегистрируют отдельно, к тому же, он добавил, что высшие интересы требуют того.
Мария застала их за этим разговори, прошла в кухню, слушая оттуда незлобивые их упреки друг другу. Топоркова капризничала, называя его бесчувственным эгоистом, равнодушным мужчиной, но все же согласилась праздновать свадьбу в ресторане «Прага», в котором Мишель снимал два зала на девяносто девять персон.
Вот тут и начались хлопоты. Выяснилось: сегодня к шести часам необходимо одеться. Марии это сделать ничего не стоило. Но нужно одеть Аленку таким образом, чтобы скрыть беременность, живот ее вырос, она с трудом ходила. Обзвонить всех близких людей – дело непростое; днем, как известно, сделать подобное не так-то просто, если учесть, что не все знакомые имели телефоны на работе. Но самые муки начались именно в тот момент., когда Мария начала одевать невесту: ни одно платье, ни новое, ни старое, ни одно из многих десятков, которые ей надарил Мишель, не подходили Алене в данный момент. Пришлось спешно перекраивать два французских платья с кружевными оборками. С жалостью Мария резала, кроила, уродовала замечательные вещи. Ведь после свадьбы эдакое роскошество пришлось бы выбрасывать или пустить на пеленки. Но как бы то ни было – к трем часам все было готово. Аленка устала от волнений, прилегла отдохнуть.
Вскоре появился лихорадочно возбужденный Мишель в сопровождении двух своих советников. Советники имели серьезные, значительные лица, твердое выражение глаз и решительный вид. Мария помнила – они как-то приносили коробки с вещами. Советники одеты в черные элегантные костюмы с жилетами, ослепительно белые голландские рубашки, оба с усами и с привязанной улыбочкой на губах. Они держались прямо, точно аршин проглотили, и в глубине глаз – настороженность. Пришедшие кивнули и сели на предложенные стулья, одинаково закинув нога на ногу, молча и сурово уставясь перед собою.