Нежный человек

– Как положено, и не хуже. Как граф, потому что графский титул давал бы мне большие преимущества. На всех свысока смотрел. Вы, мол, трудитесь. Да здравствует труд! А мне некогда. А Цезарь – хозяин! Но конечно, да здравствуют легионеры!

– Что же неуважение – самая важная черта Цезаря?

– Я хочу почувствовать, как себя поведу, если начну не уважать, поняла меня? Ты вот сидишь, а над тобою палящее солнце, а над тобою опахало, и ты пьешь не газ-воду, а лучшие в мире напитки с бутербродами – самогон из чистой пшеницы! Французский коньяк «Людовик XXI» двухсотпятидесятилетней выдержки градусов на сто двадцать семь!

Мария рассмеялась.

– Вот так, – заключил Коровкин и выпил десятый стакан чая, с аппетитом уплетая сыр и ветчину. Нужно сказать, что за полтора месяца болезни он впервые ел по-настоящему. – Ты, я вижу, не ела устриц? А это же такая вкуснятина, скажу тебе, что лучше, может, даже и не бывает. Это ж такое, что можно сравнить только с медом или со свежим мясом верблюда.

– А ты ел? – спросила Мария, успокаиваясь, глядя широко открытыми глазами, готовыми выронить из себя искорки смеха.

– Не едал, но я читал в книгах. Понимаешь, в книгах все есть, все там найдешь – хороших людей, хорошую жизнь, замечательных друзей, а еду такую, что объешься на всю жизнь. Там такая жизнь, там такая жизнь, просто любо, все забываешь. Спасибо людям, что книги выдумали, они очень дополняют нашу жизнь в прекрасную сторону.

– Вот видишь, ты много книг прочитал, мастер Алеша. Может, слишком много!

– Каша в книгах порою вкуснее, чем на самом деле.

– Эх ты, великий человек! Лев Толстой любил не устриц, а всего лишь кашу гречневую с молоком, – проговорила Мария. – Он же, Алеша, вегетарианец. Ты проиграл, если думал вкусно поесть на его месте. Был он великим страдальцем. Только страдальцы и великие, Алеша.

– Да я читал все девяносто томов. Что ты мне говоришь? Может, мне Пушкиным Александром Сергеевичем пожить хоть один денек?

– Так его, Алеша, убили.

– Ну, куда ни кинь – кругом клин. А может, побыть тем, по ком петля плачет? Королем? По всем королям петля давно плачет.

– Мне пора, Алеша, – сказала Мария.

– Сиди. Ты чего? Я же все шучу насчет великих-то. Заглянуло ко мне доброе солнышко, и уж бежать. Посиди. Я больной человек и имею право на капризы. Ты знаешь, когда тебя не было, я о тебе мечтал: вот она стучит, вот заходит и смотрит на меня. Я только и мечтал о тебе, Машенька.

– Обо мне? Как же ты обо мне вспоминал? Как тогда на экзаменах? А я знала, что не сдам, и не жалела о провале. Знала, счастье легко не дается. Да уж мне о счастье ли думать?

– Нет, Машенька, я тебя видел не так, – сказал Коровкин.

– Ты давай, Алеша, не выкозюливай, говори как есть, – сказала торопливо Мария, заволновалась в ожидании ответа.

– Не могу, – проговорил Коровкин, допил из последней чашки чай и пересел на диван-кровать.

– Ну тогда я пошла, раз такое у тебя секретное дело. – Мария решительно подхватила пальто, сумку, чувствуя в руках неприятную, противную дрожь.

– Слово императора Наполеона: скажу. Только тогда садись рядом и дай мне твою руку, как Мария Стюарт!

Она присела, не спуская с него глаз, зная, что от нетерпения долго не сможет усидеть:

– Говори, император Наполеон.

– Скажу тебе, Мария Стюарт, мое императорское слово, которое повелевает народами.

– Не трепись, император Наполеон, говори.

– Дорогая Машенька Стюарт, которая жила раньше твоего обожаемого императора, я тебя, если говорить на высокосветском придворном языке, в натуральном виде – вот так, – развел руками Коровкин, указательными пальцами рисуя какие-то кривые линии и выражением глаз показывая, какие это необыкновенные прелестные линии.

– Это что означает, император Наполеон? – спросила ничего не понимающая Мария. – Вы забылись!

– Машенька, скажу, видел тебя в полном естественном виде, и не один раз, поверь мне, – отвечал Коровкин. – Ты такая красивая, одним словом, нет у меня, Наполеона-Коровкина, слов выразить всю эту красоту и прелесть. Я в тот момент понял, что доброта твоя – следствие твоей красоты. Красота – это высшее звено на пирамиде добра, и душою человека движут добро и красота. Остальное – чушь. Доброта придает жизни смысл, только она спасет жизнь. Больше ничего не существует на земле, только – добро!

– Ага, император, – сказала Мария торопливо, и не успел император Коровкин продолжить о красоте и добре, как Мария схватила сумку, пальто и выскочила из комнаты. Император бросился за ней, но догнать не смог, потому что бежать по морозу босиком не рискнул.

ГЛАВА XIV