Нежный человек

– Не стыди, Веруня, какая я для танцулек, – отвечала Мария. – Ой, я не знаю, Веруня, что со мною творится: что-то больно мне, я мечусь и не знаю, что делать, хоть завалящего подавай. Ой, как у меня на душе-то горько! Прямо себе места не нахожу.

– Вот чего я тебе скажу: ты влюбилась, – проговорила Вера, с удивлением глядя на подругу.

– Что ты мелешь, Веруня! Никогда!

– А не в мастера ли Коровкина? – поинтересовалась Конова.

– О чем ты, Веруня, я его просто ненавижу!

– А его можно ненавидеть? – спросила с прежним спокойствием Конова.

Казалось, Мария ненавидела Коровкина всей душой, и само слово «ненавижу» в ней как-то сладостно отозвалось, давая облегчение; она и на сей раз убедила себя этим словом, удачно и вовремя обманув свою любовь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Он оглушен

Был шумом внутренней тревоги.

А. Пушкин

ГЛАВА I

Марию успокаивал предстоящий отъезд в Поворино. Как только подала заявление на отпуск за две положенные недели, ей стало легче, спокойнее – хорошо увидеть мать, родную квартирку, неоднократно снившуюся ей во сне.

Пришли к Марии чувства задумчивые, благостные, какие-то милые сердцу ощущения, воспоминания и смутное желание расстаться с новой жизнью, в которой она не обрела счастья. Чем ближе подходило время отпуска, тем чаще Мария с умилением вспоминала свою квартиру, сарайчик, двор.

Она и не подозревала, что в воспоминаниях можно доходить до самозабвения, до упоения и обыкновенная, ранее не замечаемая простая вещичка может вызвать такую бурю чувств, связанных в единую цепь с прошлой жизнью, и с такой трогательностью касаться сердца, что просто хотелось плакать от радости.

Мария ушла в себя, жила прежней жизнью, простив обиды бывшему мужу Василию, всем, всем. И только на мастера Коровкина поглядывала так, что он боялся подходить к ней и однажды сказал, обращаясь к Шуриной:

– Если вы меня ненавидите, скажите: я уйду и умру.

Мария приняла эти слова на свой счет, молча поглядела на Коровкина и поняла: он страдал. Коровкин бросил курить, до позднего вечера пропадал на стройке, выполняя работу, которую должны делать его подчиненные, и всячески старался показать, что ничего плохого не имеет против любой из них. К Марии вновь вернулась жалость к нему, и в то же время она ничего не могла поделать и, подозревая за собою ненавистное неравнодушие к нему, стала еще сильнее бояться мастера. Мария ждала отпуска, как спасения. За время отпуска должно случиться что-то невероятное, это необычное мерещилось ей.

Однажды она переодевалась, стояла у окна, как-то особенно остро в этот момент ощущая себя всю, до малейшей клеточки, и вот появившееся чувство, когда человек ощущает не только каждую свою клетку, но и в каждой клетке самого себя, оказывается наиболее сильным и всепоглощающим: человек будто видит, как он мал, слаб, и, дойдя до каких-то скрытых, возможно, не подвластных ему пружин своего бытия, с величайшей тоскою начинает понимать, что многое, казавшееся недавно главным и важным, на самом деле – мелочное, наносное, а главное и важное – совсем другое и это, другое, он вот-вот должен понять. Ощущение таинственного мига, когда перед ней что-то должно открыться, наступило для Марии, как прозрение. И в это самое время она, как только угадала тот миг, посмотрела в окно. Солнце низко нависло над пустырем, начинающимся сразу же за домом, лучи ложились на обнаженное тело ласково, шелковистым, паутинным прикосновением. Пустырь порос нежной молодой травкой, кустики ивняка выбросили молодые листочки. И вот за одним из кустиков она что-то увидала – был ли то человек или тень человека, то ли ей вообще показалось, она не могла понять, сколько ни приглядывалась, но, как только увидела, ее словно кольнули в сердце – там, за кустиком, не кто иной, как Алеша Коровкин.

Она увидела мастера, и слезы появились на глазах. Отойдя осторожненько от окна, оделась. Снова вернулась к окну. Разочарованно вздохнула, так как стоявший не был Коровкиным. Но почему же тогда ей показалось и почему мужчина не сводил глаз с окна? Мария обогнула дом – за кустом ивняка стоял Алеша Коровкин. Он держал в руках свою кепчонку и мял из последних сил, как провинившийся школьник, не зная, то ли бежать с глаз долой, то ли сделать вид, что на пустыре оказался случайно, – словом, впору хоть сквозь землю провалиться.

– Ты зачем здесь? – строго спросила Мария, чувствуя, как лицо заливает кровь.

– Я это, я не здесь нахожусь, – промямлил, все более теряясь, Коровкин, и, оттого что он стоял весь убитый и растерянный, Маша жалела его. Она вдруг присела на корточки и спросила:

– Алеша, чего ты от меня хочешь?

– Я? Вы что, Мария Викторовна? Я ничего не хочу, я просто ничего не хочу, я так… – торопливо отвечал он, жалея, что не дал стрекоча, когда увидел Марию, и что пришел сюда в надежде встретить ее и сказать о своих страданиях.

– А что же мы, так и будем? – чуть слышно спросила она.