Нежный человек

– Я зашель к начальнику, а он сидель и писаль важную бумагу. А я ему сказаль: вы, мой дорогой товарищ, уважайте законы. Он продолжал писать свою важную бумагу: «В чем дело?» Я сказаль: почему вы нарушаете закон о праве на жилье для советских граждан? Он сказаль: «Я не нарушаю конституцию. Если кто и нарушает, то только не я, потому что я маленький начальник. Кто на сто голов выше, тем ничего не стоит меня ударить сверху по моей голове, а она мне нужна, я к дипломной защите готовлюсь». Я снова сказаль: «Каждый человек имеет право на жилье». Он сказаль: «Жилье мы ей даем, чем плохо в общежитии, газ, вода, комната на четверых». Я сказаль: «В таком случае вы как автолюбитель нарушили правила уличного движения, попали в аварию». Он сказаль: «Не попаду, я один в городе, кто не боится ОБХСС, и мне сейчас некогда». И тут я говориль строго и по-мужски: «Комната, такая мелочь, не стоит мужского разговора, комната – даже не квартира. Такой, говорю, слушай, маленький пустячок, что тебе должно быть приятно дать ее красивой женщине». Он молчал. Я продолжаль дальше: «Надо дать». Он сказаль: «Я подумаю. Ваше предложение даже заманчиво». Я сказаль: «Надо дать, это просьба женщин. Слушай, говорю, дорогой, такой маленький пустячок, что надо, слушай, говорю, дать». Он сказаль: «Надо дать».

– Ты ему пачку молча положил? – спросила тихонько Топоркова, с нетерпением ожидая конца рассказа.

– Он такой молодой замечательный человек, который все понимает и все сделает для женщин; он такой замечательный человек, молодой, красивый. Очень хороший.

– Лучше не бывает, – запальчиво проговорила Топоркова. – Дурак дураком! У него, заметь, ни в одном глазу и ни единой мысли. Правда, Маня? Законченный демагог. Ты ему положил пачку? Вот он и раскис, вот он и пошел навстречу женщине. Правда, Маня? Сейчас навстречу женщине не идут, а идут навстречу деньгам.

– Не знаю, – отвечала Мария, следя за речью Мишеля и содрогаясь от мысли, что, если Мишель дал начальнику такие деньги, а это уж называется взяткой, тогда она вынуждена будет отказаться от комнаты, работы, от всего, о чем совсем недавно мечтала, потому что на преступление не пойдет. Мария с болезненным обострением следила за его рассказом, и, хотя Топоркова несколько раз повторила: «Ты дал ему пачку?», Мишель не ответил, а раз так, то, значит, все обошлось, и теперь она почувствовала облегчение, заимеет квартиру, обставит, пригласит мать, станет жить, работать и забудет, что может быть иная жизнь, до которой у нее не будет никакого дела.

– Как же мне вас благодарить, – сказала Мария Мишелю.

– О да! Для такой красивой милой Маши – честь что-нибудь сделать, какой-нибудь пустячок маленький, комнат – такой маленький пустячок, к тому же казенная, я за честь сочту, – отвечал тронутый Мишель и тут же вышел в прихожую, вернулся с огромным тортом и отдал его Топорковой; та радостная, с блестящими и словно почерневшими глазами, с тонкой, почти просвечивающей кожей на лице смотрела на Мишеля. Мария отметила, что подруга его очень любит. – Я заранее купил торт, чтобы отметить квартиру милой Маши.

– Ты делай для Маши, а меня не забывай, Мишельчик.

– Разве я могу о тебе забыть, моя несравненная и прекрасная Елена.

Начальник ЖЭКа встретил Марию, по своему обыкновению, рассеянно, показал на стул, затем, не обращая внимания, что посетительнице неприятно, с минуту смотрел ей в лицо, хотя, надо сказать, лица не видел. Смотреть смотрел, но все равно ничего не видел. В нем, то есть в его голове, а точнее в горячем мозге, по капиллярам которого таинственно пробирались мелкие змейки крови, там происходила какая-то работа, и он, отключившись от внешнего мира, следил за той таинственной деятельностью крови, поджидая, точно хищник в зарослях, какую-нибудь проплывавшую мыслишку – подцепить и воспользоваться ею. Это было похоже на рыбалку. Мысли плавали, как рыбины в воде: их было мало, но все-таки…

– Время-то какое! – вздохнул он, прекращая охоту за мыслями.

– Да, – неопределенно ответила Мария, стараясь сидеть молча до тех пор, пока начальник сам не заговорит о комнате.

На лице Ромуальда Ивановича, до этих пор занятого мучительным поиском наиважнейших и наиценнейших для дипломного проекта мыслей, появилось – ввиду молчания пришедшей – удивление, потом оно сменилось сомнением и даже разочарованием, и вот уж его брови взлетели высоко и изумленно:

– За какими делами пришли ко мне? Отвечайте!

– По поводу комнаты, – с дрожью в голосе ответила Мария, чувствуя, как ей стало неприятно.

– Какой комнаты? Вы можете мне толком объяснить? Вы думаете, что я помню все, что происходит во вверенном мне ЖЭКе, и в состоянии вообще держать всякую мелочь в моей голове. Ошибаетесь. Таких, как вы, тысячи, а я, кстати, один. Ну как, ну что, ну о чем вы хотели меня спросить? Спрашивайте меня, спрашивайте.

– Я не знаю… хотела сказать, мне сказали, – растерялась Мария, и сердце у нее быстро-быстро застучало, и в голове всплыла мысль: не видать ей комнаты как своих ушей.