Выспаться мне не удалось: зазвонил телефон. Это оказался колл-центр, а не Сэм. В полудрёме я подняла трубку, выслушала сообщение и упала обратно на подушку с мыслью о том, что лучше бы это мне приснилось в кошмарном сне. Тогда бы этот звонок не состоялся.
Звонивший был незнаком, но дрожь в голосе я знала слишком хорошо. Мне не требовалось ничего говорить или задавать ему вопросы: собеседник предоставил всю необходимую информацию. По крайней мере, за это я была благодарна. Дела это не упростило, но процесс пошёл быстрее.
Я быстро приняла душ и оделась, а затем отправилась в фургоне в больницу «Хёрши Мед». На сей раз можно обойтись без Джареда: мне не требовалась помощь, чтобы забрать тело ребёнка.
Они встретили меня в вестибюле больницы – молодая пара, оба приблизительно моего возраста. Горе заставило померкнуть краски на их лицах, но рукопожатие мужчины оказалось твёрдым. Они поинтересовались, можно ли сейчас уладить все формальности, связанные с похоронами их сына.
– Мы не хотим ждать, – пояснил он.
Его жена, стоявшая рядом, молча кивнула. С другими членами семьи делить им нечего, и они желали похоронить сына как можно скорее.
– Это из-за моей жены, – объяснил он, когда та извинилась, чтобы выйти в туалет. – Это нас убивает, понимаете? Мы два дня назад даже не знали, что он болен. Мы должны его...
Мужчина задыхался от слов, и, хотя в его глазах сверкали слёзы, он не плакал.
– Я понимаю, – произнесла я и легко коснулась его плеча, обтянутого флисовой курткой.
Он на мгновение прикрыл глаза, но быстро взял себя в руки.
– Я должен быть сильным для неё, – пробормотал он.
Он говорил со мной, но слова предназначались для него самого.
Когда его жена вернулась, потребовалось всего полчаса и несколько звонков, чтобы обсудить детали траурной ночи и похорон на следующий день. Начальник кладбища не очень радовался тому, что похороны должны состояться в воскресенье. Когда я объяснила ему необходимость, он на мгновение замолк, а затем согласился.
Женщина отдала мне одежду в бумажном пакете. Я оставила скорбящих супругов в холле, а сама отправилась в морг, чтобы забрать их сына. Мне приходилось совершать сотни подобных поездок, и я довольно безразлично относилась к трупам, но этот случай особый. Никогда раньше не приходилось забирать ребёнка из морга. Случалось, забирала подростков или молодых людей, но ребёнка – никогда. Он умер в четырёхлетнем возрасте от внезапной необъяснимой лихорадки, вызванной особо тяжёлым вирусом летнего гриппа.
Симону, моему племяннику, тоже четыре года.
В больнице мальчика поместили в мешок для трупов, но, когда я привезла его в похоронное бюро, пришлось выложить его на стол голышом, чтобы подготовить к похоронам. Родители пожелали, чтобы их маленький сын был похоронен в пижаме с футбольными мотивами, с любимым плюшевым мишкой и одеялом. Мне пришлось набивать ему щёки ватой, чтобы они казались круглыми. Когда я это делала, дрожали руки. Я плакала, осторожно одевая его и накрывая мягким синим одеялом. Когда я разглаживала его мягкие локоны на холодном лбу, слёзы потекли ещё сильнее. Хотя я часто сострадала семьям, доверившим мне своих любимых умерших, это никогда не являлось моим личным горем, даже если я знала покойного при жизни, то могла преодолеть печаль, понимая, что горе предназначено для живых. Мёртвые ушли, и наше сострадание им уже не поможет. Мы должны скорбеть с теми, кто остался, и моя скорбь никогда не была такой сильной, как у моих клиентов. Но возле этого маленького мальчика, глаза которого закрылись навсегда слишком рано, я плакала. Когда придут его родители, они должны увидеть своего ребёнка, каким он был, а не таким, какой он сейчас. Не хочу, чтобы они знали о вате за щеками или о том, что под его пижамой есть линия стежков, похожих на железнодорожные пути – врачи разрезали его, чтобы спасти ему жизнь. Я плакала, и когда укладывала его в самый маленький гроб, имеющийся у нас. Он был дороже, чем они могли себе позволить... но я бы не сказала им об этом. Я тихо плакала, пока работала, горячие слёзы текли по моему лицу, а в уголках рта собиралась соль. Я также плакала, когда звонила Джареду, чтобы сообщить, что он должен явиться на следующий день и помочь мне.
Хотелось, чтобы они видели его таким, каким он был. Хотела дать им это крошечное утешение и тем самым избавить их от ещё большего горя. Хотелось сказать им, что теперь он был в безопасности и в лучшем месте, где ему больше не нужно страдать от боли, хотя сама и не верила в это. Я знала, что он ушёл... просто ушёл. Тем не менее я скажу им эту простую ложь, так как знаю, что они ждут её от меня. Она будет защищать их сотнями других шепчущих слов из лучшего мира. Она помогла бы им, если не сейчас, то потом, когда они будут смотреть на его фотографии и просить друг друга не забывать звук его сладкого маленького смеха, хотя они, возможно, уже давно его забыли. Я не могла заставить себя поверить в жизнь после смерти, но сделала всё, чтобы помочь им поверить в это.