Нет, Женя не сказал ничего бестактного, вел себя довольно обходительно и вежливо, но вид имел настолько пасмурный, что у всех в гостиной тотчас испортилось настроение.
— Великолепный стол, Лидия Гавриловна, - похвалил Ильицкий таким тоном, будто обругал. – Судак в сметане, жаркое из баранины, пирог с начинкой… Неужто у нас новый повар?
Соблазн солгать был велик… Но я сказала правду:
— Это готовили в ресторане. В «Гранд-отеле», здесь совсем рядом…
— Вот как? Стало быть, вы ходили туда сделать заказ?
Соблазн снова был велик, и снова я зачем-то устояла.
— Друг мой, Владимир Александрович, - обратился тогда Женя к товарищу как будто даже весело, - сделай милость, одари советом: как следует говорить, чтобы жена тебя слушалась?
Друг Владимир Александрович расхохотался:
— Поздновато ты спохватился, Ильицкий. Смирись! Опосля женитьбы тебя в доме будет слушаться только собака. И то не всякой породы.
— Фу, какой ты грубый, Вальдемар! – игриво упрекнула Долли. – Не слушайте его, Евгений Иванович. И вы, Степан Егорович, тем более.
Она ослепительно улыбнулась Кошкину и, кажется, пихнула свою сестру, чтобы та тоже улыбнулась. Степан Егорович ответил им что-то, отчего обе дамы жеманно рассмеялись – а Женя глядел на меня через стол, поверх судака, так, что мне кусок в горло не шел.
— У вас, вероятно, такая интересная работа, Степан Егорович… - впервые обратилась к Кошкину Эллочка. – Я в жизни не видала полицейских! Только разок, в Харькове, когда Ко-ко потерялся. Ко-ко это мой пуделечек – господин городовой помогал мне его искать. Но вы совсем на него не похожи! – она очаровательно покраснела. - На городового не похожи, я хотела сказать. Не на пуделечка. Впрочем, тот городовой тоже совсем не был похож на пуделечка…
Ильицкий, к его чести, даже не стал закатывать глаза, только махом допил остатки виски из бокала.
— К слову, я очень люблю собак, - покосилась на него Эллочка.
— Мы поняли, ma cherie, - погладила ее по плечу Долли. – Степан Егорович, а чем именно занимаетесь вы в городской полиции? Ведь вы не сами ловите грабителей? Это же так опасно! Une telle terreur![14]
— Нынче уж не сам, - вежливо улыбнулся дамам Кошкин, в то время как Ильицкий потянулся за початой бутылкой. – Не так давно я имел честь получить повышение и с тех пор все больше занимаюсь бумажными делами.
— Вот как… - не удержавшись, вздохнула я, поняв, что Степан Егорович на этот раз мне не помощник.
А Долли обрадовалась:
— И слава Богу, я считаю! А что повышение – тем более хорошо.
Впрочем, ее муж как будто тоже расстроился:
— Стало быть, про это нашумевшее убийство на Дворцовом мосту вы мало что сумеете сказать?
— Увы…
— Ах, Вальдемар, отчего ты поднимаешь эту тему! C'est comme un cauchemar[15]. Варвары, просто варвары… Бедная madame Хаткевич. Бедные ее детки. Говорят, будто она ездила к любовнику – а как считает полиция?
— Долли! – покраснел даже ее супруг и скосил глаза на свояченицу, совершенно пунцовую.
— Ну а что такого, Вальдермар! Эллочка уж не дитя… Сам подумай: в восемь часов вечера, на каком-то мосту, а из сопровождения лишь горничная. Что вы думаете, Степан Егорович?
— Полиция как раз выясняет, куда госпожа Хаткевич ездила… - неловко ответил Кошкин.
— Да, но как
— Долли, душа моя, какая же разница, был любовник, али нет, ежели бедняжку убили революционеры!
Кошкин нахмурился, и вечер перестал быть томным:
— С чего вы взяли? Насчет революционеров.
— Так в газетах с утра о том пишут, - запросто ответил Владимир. - Неужто не читали? Некий тайный источник им сообщил, будто это какой-то то ли «Рокот», то ли «Ропот». Народники-революционеры, короче говоря.
Кошкин излишне резко поднял на него прямой и цепкий взгляд:
— Владимир Александрович, уверяю вас, что полиция подобными сведениями не располагает. Откуда взялся сей «тайный источник», верно, одни газетчики и знают. Вы верите всему, что пишут в газетах?
— Нет, но…
— Согласитесь, Степан Егорович, что и полиции может быть еще не все известно, - на редкость мудро рассудил их Женя. – И, потом, вы сами говорите, что больше волокитою бумажной теперь занимаетесь, а не расследованием непосредственно.
Кошкин пожал плечами и миролюбиво согласился.
А я, меж тем, изо всех сил прислушивалась к негромкому разговору дам – он мне казался куда интересней.
— Так жалко бедняжку Ксению Тарасовну, - вздыхала Долли. – В прошлом месяце мы с Вальдемаром были на вечере у Комаровых, и там были представлены графине Гарской, которая, разумеется, была приглашена в свое время на свадьбу генерала. Так вот, говорят, он хоть и пожилой уж, генерал-то, но мужчина хоть куда. И моложавый весь из себя, и с усами! А уж в кителе-то белом… Charmant![16] Медали во всю грудь!
Я не удержалась и все-таки спросила:
— Говорят еще, будто генерал был первым браком женат когда-то. Не слышали ли вы, Долли?
— А как же не слышать, Лиди! – с готовностью подхватила наша гостья. – Умерла бедняжка.
— Тоже умерла?