Незнакомка с родинкой на щеке

— Умерла, да не так совсем, разумеется! – Долли наклонилась к самому моему уху и страшным шепотом поведала: - Дочка родная ее в могилу загнала. Неуместным своим поведением. S'est enfuie avec l'homme![17]

Глаза ее горели, Долли ждала, что я отвечу на такую восхитительную сплетню.

— О чем шепчутся наши прекрасные дамы? – вовремя поинтересовался ее муж.

— О, Вальдемар, мужчинам это не будет интересно: я рассказывала Лиди, что уже немодно, чтобы юбка книзу узкою была – чем шире, дорогуша моя, тем лучше. И рюшей, рюшей чтоб в три яруса! – отворачиваясь, Долли выразительно мне подмигнула.

Глава VII

Чай я велела Катюше подать в гостиную. Здесь в беседу о моде включилась Эллочка, и вскоре я лишилась возможности вставить хотя бы слово. Женя с Владимиром курили у раскрытого окна и неспешно вели разговор о положении дел на Балканах, где в самом разгаре был очередной конфликт. Степан же Егорович, которого ни политика, ни мода особенно не интересовали, с любопытством изучал содержимое книжного шкафа – а полюбопытствовать там было над чем.

Иные семьи в резных изящных шкафчиках за стеклом хранили дорогой фарфор, выписанные из Европы безделушки и шкатулки натурального камня. А в последние годы еще весьма модным стало иметь вещицы в японском стиле. В нашем же доме ежели и имелись какие-то ценности, то это были книги. По сути все, что нашла я в Жениной квартире, явившись сюда молодой хозяйкой – залежи пыли, вездесущий Никита с его курочкой и бесчисленные стопки книг. На столе, в шкафах, на подоконниках. Под столом, под шкафом, под подоконником. Даже с покупкой вместительных стеллажей в кабинет все фолианты в них не уместились – пришлось расставлять шкафы в гостиной, спальне, а один небольшой прижился и в столовой.

— Увлекаетесь?.. – Когда я подошла, Кошкин указал взглядом вглубь книжной полки, а после как-то недоверчиво посмотрел на меня.

Я не сразу поняла отчего, а после разглядела корешок фолианта «Государственность и анархiя. Часть 2»[18], загороженный более безобидными книгами. И даже ахнула:

— Боже, нет, конечно! Право, понятия не имею, откуда это взялось…

Понятие я очень даже имела, оттого разволновалась пуще прежнего. В иные годы за подобную литературу могли и арестовать.

Кошкин поспешил успокоить:

— Не переживайте так: я из другого ведомства, мне дела нет до того, что вы или Евгений Иванович читаете. – Он улыбнулся тепло и как-то даже трогательно. И спросил: – Как ваши дела?

Весь этот вечер я долго, красочно и подробно рассказывала, как у меня дела. Однако об истинном их положении, о том, как скверно и муторно у меня на сердце, ни одной живой душе (и, кажется, даже своему мужу) поведать не смела. Но с Кошкиным я собиралась быть искренней – ибо как в воздухе нуждалась сейчас в его совете.

И, главное, ему действительно было не все равно, как мои дела.

— Признаться, я весьма расстроилась, когда узнала, что не вы ведете это дело… - осторожно сказала я. – Дело Ксении Хаткевич. Мне бы весьма пригодилась ваша поддержка.

Брови моего друга предсказуемо взлетели вверх:

— Так вы… - в волнении он даже повысил голос. Осекся, торопливо взглянул на публику и заговорил тише: - Так вы не из праздного любопытства спрашивали о первой жене генерала? Вы взялись за расследование? Снова с подачи Шувалова?

— Тише! – взмолилась я. - Нет, граф Шувалов здесь не при чем. И за расследование в полной мере я браться не собираюсь. – Тогда я действительно еще в это верила. – Мне лишь надобно прояснить некоторые обстоятельства… считайте это праздным любопытством, если вам угодно.

Кошкин хмурился и был мною очень недоволен:

— Право, вам стоит найти более безобидное применение вашему любопытству. Это не просто семейное убийство из-за какого-нибудь наследства. Это революционеры, политика!

— Но вы это отрицали только что, за столом…

— Начальство из Управления дало приказ не поднимать шумихи покамест и все отрицать… Вы же понимаете, что начнется в столице, ежели это и правда революционеры? Ведь с какой помпой мы заявили два года назад, что последний из них казнен, и отныне с революционными настроениями в государстве покончено навсегда. А какой резонанс это вызовет в обществе! И снова, снова начнет буйствовать жандармерия, утихнувшая едва-едва, снова всех кого ни попадя станут таскать на допросы, снова за это, - он мотнул головой в сторону книжного шкафа, - можно будет загреметь в ссылку.

— Так, может, это и правильно? – с сомнением спросила я.

Кошкин тотчас кивнул:

— Правильно. Ежели за убийством генеральши стоят именно революционеры. Но… - он помялся, - чиновник из канцелярии градоначальника, что выдвинут на это дело, ясно дал понять, что есть основания в этом сомневаться. Мы говорили вот только что, часа три назад.

— Вы говорили с Фустовым? – уточнила я.

Кошкин внимательно на меня поглядел:

— Вы никогда не перестанете меня удивлять, Лидия Гавриловна. Откуда вы знаете Фустова?

Я вздохнула:

— В том-то и беда, Степан Егорович, что я совсем его не знаю. Вам бы я доверилась, но понятия не имею, стоит ли с господином Фустовым делиться хотя бы частью того, что я разведала.