Незнакомка с родинкой на щеке

После я осмелела настолько, что встала с ногами на нары и забралась на каменный выступ у стены, как делали иногда мои соседки – и тогда лица моего коснулся свежий ветерок из зарешеченного окна. До чего же сладким и по-особенному милым сердцу казался сейчас студеный петербургский воздух. Ежели закрыть глаза, то можно представить даже, что я стою на балконе нашей квартиры на Малой Морской, а внизу шумит по-утреннему оживленная улица…

— Эй! Маруся! – меня грубо дернули за подол юбки и издевательски выговорили имя, догадавшись уж, что мне оно не принадлежит. – Кличут тебя вон.

Сперва я испугалась намерению тюремного караульного куда-то меня увести, но в следующий миг сердце радостно забилось: Женя! Возможно, скоро я его увижу!

По сырому плохо освещенному коридору я не шла, а бежала, даже не мешали наручники. Я не питала иллюзий, что меня выпустят отсюда тотчас, но, по крайней мере, я увижу его и обниму. И пускай хоть одна живая душа попробует мне помешать!

Меня привели в кабинет начальника Дома предварительного заключения – такой же сырой и темный как камера, разве что обставленный не в пример лучше. И надежды рухнули в один миг: у открытого окна, спиною к улице, стоял господин Якимов. Я отшатнулась назад, не удержавшись. Он снисходительно улыбнулся.

— Снимите с дамы наручники, - велел он, и надзиратель подчинился. А после вышел, оставив нас вдвоем.

Лев Кириллович Якимов – подтянутый господин возрастом около пятидесяти лет, моложавый и тщательно одетый, с острым взглядом умных серых глаз. На правую ногу он немного прихрамывал. Якимов имел мировую известность как профессор Николаевской академии Генерального штаба, специалист по математике, автор нескольких монографий и завсегдатай научных слетов. Очень немногие осведомлены, что главной целью его поездок было противодействие иностранным шпионам в Российской Империи. И еще меньше народу догадывалось, сколь сильна его вражда с моим дядюшкой, Платоном Алексеевичем. И какие глубоко личные причины лежат в основе ее. Помимо того очевидного, что дядюшка и господин Якимов излишне часто сталкиваются по работе, не в силах разграничить сферы деятельности.

— Рад видеть вас в добром здравии, Лидия Гавриловна. Как спалось? – поинтересовался он.

Я жгла его взглядом не в силах сделать большее. Ответила резко:

— В любом случае лучше, чем вам. «И мальчики кровавые в глазах, и рад бежать, да некуда. Да, жалок тот, в ком совесть нечиста»[19].

Он улыбнулся невесело:

— Все-таки освоили русскую литературу? И намерены шутить. А мне вот не до шуток. Да и не спал я вовсе – дела.

Испуг мой уже прошел, теперь я изо всех сил пыталась подавить в себе горячую ненависть к этому человеку. Дядюшка часто повторял, что сильные чувства мешают мыслить здраво. И был прав.

Якимов обратился ко мне снова:

— Мы не договорили в прошлый раз, Лидия Гавриловна, потому что вам вздумалось упасть в обморок. Как видите, это вам не помогло…

— Мы и не станем договаривать, покуда я не увижусь с Платоном Алексеевичем, - ответила я ровно.

— Вы с ним увидитесь, обещаю. Покамест его сиятельство в отъезде, но лишь как вернется – непременно. Только ваш дядюшка не сможет помочь вам на этот раз. Слишком уж сильно влипли, голубушка.

А потом Якимов достал револьвер. Я похолодела. В голове мелькнула мысль – совсем не безосновательная – что вот он мой конец.

Однако Якимов будто не заметил ничего и спокойно положил револьвер передо мною на стол.

— Узнаете?

Мне хватило одного мимолетного взгляда – тот самый. С выгравированной дарственной надписью.

— А должна? – спросила я дерзко.

— Обязаны, а не должны, Лидия Гавриловна! Это револьвер вашего супруга. Его нашли на месте убийства. – Якимов навис над столом, в упор поглядев мне в глаза. – Совершенного вами убийства.

— Это неправда! Неправда…

Стыдно признаваться, но владеть собою я перестала. Слез не было, но губы мои затряслись, и я не знала, куда деть руки. Окунула в них лицо, после раздраженно откинула назад растрепанные волосы, сжала кулаки – до боли, врезавшись в ладони ногтями. Только тогда и сумела немного собраться.

— Это правда, - чуя победу, добивал Якимова. – Не отпирайтесь, учитывая доказательства, которыми располагает следствие, отпираться это глупо. Причина убийства банальная и очень женская – ревность. Судьи станут вам сочувствовать, присяжные тем более. А ежели ваш дядюшка не побоится замараться, вступившись, то вас и вовсе ждет лишь домашний арест на пару лет в какой-нибудь из его деревень. Ну так что? Будете и дальше затягивать дело или признаетесь?

Я смотрела на него не мигая, плотно сжав губы. По словам сего человека выходило, что мне вовсе ничего не грозит, ежели я признаюсь. Да только это было ложью. Разумеется, дядюшка, как вернется, сделает все возможно и невозможное, дабы смягчить мое наказание. Но избавить меня от наказания вовсе… даже ему это не под силу.

Якимов лгал мне в глаза – его целью было лишь заставить меня признаться в убийстве этой женщины. А посему я упрямо покачала головой:

— Не собираюсь ни в чем признаваться. Не рассчитывайте даже.