Незнакомка с родинкой на щеке

— Это была не я, вы ошиблись, - ответила я, тем не менее, и скромно опустила глаза. – Впрочем, не будем о том, лучше поговорим о деле. Так это вы научили мальчишку на мосту говорить про Клетчатого и номерной знак один-один-три-семь? Он что же – шпионит на вас?

— Санька? Он и впрямь газетами торгует – только в другом месте, не на Дворцовом. Про Клетчатого все истинная правда. Клетчатого прочие свидетели видели, оттого учить Саньку другому я не видел смысла. Про номерной знак, разумеется, ложь. Вы сами это поняли, или мальчишка сболтнул?

— Сама… - Признаться, у меня отлегло от сердца, когда я узнала, что мальчик не видел смерть Ксении Хаткевич. – И вы полагаете, что это правильно – заставлять ребенка заниматься подобным?

Фустов подивился моей наивности:

— Какой же он ребенок? Восемь лет. Это дворянские отпрыски, Лидия Гавриловна, будучи ровесниками Саньки, еще малые дети, которые и одеться самостоятельно не могут. А уличные ребятишки взрослеют рано. Давно пора матери помогать. Отца у него нет, сестер-братьев тоже – а мать больная, только по дому ходит. Прежде на фабрике ткачихой была, а в прошлом месяце выгнали ее, оттого что слаба совсем стала.

Я кивнула и нахмурилась – мне было не по себе. Но, вероятно, «шпионаж» мальчика на Фустова и впрямь единственный шанс для них с матерью держаться хоть как-то.

— Так вы отыскали извозчика? – сменила я тему.

Фустов меня охотно поддержал в этом стремлении:

— Нам повезло, что во время взрыва уцелела металлическая нашивка на коляске с номером экипажа. По нему из учетных книг выяснили, что числится она за неким Фёдором Харитоновым тридцати шести лет. На квартире у него засада, но он там не появлялся уже двое суток.

— А… вы уверены, что он жив?

— На береговых опорах есть свежие следы крови, так что, по крайней мере из воды, он выбрался живым.

Я кивнула, ведь сама видела эти следы. Из воды он действительно выбрался живым, но это не означает, что извозчик не умер от ран позже.

— Комнату Харитонова обыскали? – спросила я.

— Верно мыслите: обыскали. И нашли хорошо запрятанные – видимо от соседей – десять рублей ассигнациями и столько же серебром. – Он помолчал. - Есть основания полагать, что Харитонову заплатили. Он был в сговоре с убийцей, потому нарочно остановил коляску в должном месте.

— Право, двадцать рублей слишком малая плата за убийство жены генерала… - с сомнением ответила я.

— Сколько же, по-вашему, достаточно?! - Фустов будто вспыхнул – столько негодования было в его голосе. Впрочем, он быстро вернул свои прежние вежливо-безразличные интонации и меня упрекнул: - Вы необыкновенно циничны для столь молодой особы.

А я глядела на него задумчиво – даже нить рассуждений потеряла. Кажется, я понимала теперь, что Кошкин имел в виду, говоря о высокомерности господина Фустова. С детства не терплю, когда мне читают нотации и пытаются указать, какою мне следует быть. Даже мелькнула мысль, что с Глебом Викторовичем мы все-таки не сработаемся.

— Полагаю, ежели я и должна извиниться за оговорку, то перед родными Ксении Тарасовны – но не перед вами. Видит Бог, я сочувствую им всем сердцем, однако я не плакальщица на похоронах, я веду расследование.

Чуть вздернув подбородок, я отвечала Фустову прямым взглядом.

— Расследование веду я, - напомнил тот, с успехом выдерживая мой взгляд. А потом как ни в чем не бывало, продолжил: - Таковая сумма в двадцать рублей могла быть лишь задатком. К тому же неизвестно, сколько Харитонов уже успел потратить.

И то правда… - согласилась я мысленно.

А после исподтишка начала наблюдать за красивым, холеным лицом моего нового знакомого. Сколько он уже в полиции? Ему не более тридцати, и несколько лет из своей молодости он провел на учебе во Франции – значит, на службе государевой не так чтоб очень давно. Лет пять или шесть. И все же сумел столь многого уже добиться… Интересно, как удалось ему взлететь наверх, не набравшись по пути того самого цинизма, за который он столь высокопарно меня осуждает? Я размышляла о том с полминуты, покуда меня не прервали, и пришла к простому выводу – никак. Он притворяется.

Всем известно, что лучший способ показать свою высоконравственность – обвинять всех кого ни попадя в отсутствии оной.

Вопрос – зачем Фустову притворяться?

Ответить на сей вопрос я не успела: увидела через стекло, что к карете спешит некий мужчина с бородою и желтым[25] кушаком. Но это был не извозчик – слишком расторопно выскочил ему навстречу Фустов.

— Кажется, что-то есть! – успел сообщить он мне. И попросил: - Останьтесь здесь – не хочу, чтобы мои люди пока знали о вас.

Я согласилась, забравшись в самый угол и затихнув. Говорили мужчины недолго: переодетый в извозчика жестикулируя и указывая на Синий мост, сказал что-то господину Фустову, тот коротко кивнул и вновь забрался в карету: