Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

Для самой женщины, наверное, та осень и зима тянулись бесконечным кошмаром. Когда лужи во дворе превратились в сплошной лед, ей уже каждый день приходилось повязывать оби чуть свободнее и выше, а походка ее становилась все тяжелее. Возможно, она ругала себя, что не сумела преодолеть гнев и отчаяние, и сожалела о сделанном признании. Или, желая вернуться к родителям и начать жизнь с чистого листа, продолжала с тупой враждебностью перечить всем и каждому, вынуждая мужа отослать ее прочь из дома. А может быть, они с Гию заключили хрупкий мир – некое молчаливое соглашение, о чем он благоразумно умолчал в своем дневнике. В любом случае она не могла не знать, что дни ее в Ринсендзи сочтены. Должно быть, она просто избрала выжидательную позицию.

Ранней весной, примерно через девять месяцев после изнасилования, жена Гию отправилась в отчий дом. Вряд ли кто-то усмотрел в этом неладное. Довольно часто, когда подходил срок рожать, молодые женщины предпочитали находиться под присмотром своих родителей. Однако те тревожные дни растянулись на недели, а Гию так и не посылал за женой. Он даже ни разу не полюбопытствовал, как там ребенок. Наконец родители молодой женщины поняли: происходят какие-то ужасные вещи. Они принялись писать письма, наняли посредников и даже принесли зятю извинения – наверное, сами толком не понимая, за что. Но Гию не стал им ничего объяснять. Пытался ли он таким образом пощадить их дочь? Или защитить собственное доброе имя? Он лишь сообщил – в самых общих чертах, – что их семейная жизнь не сложилась. Закончилось все тем, что он отправил родителям жены уведомление о разводе.

Гию не искал насильника, поскольку и так знал его имя. То был его младший брат Гирин. Однако Гию так и не заставил себя написать об этом в дневнике. Он поступил иначе. Оставил довольно длинный рассказ об изнасиловании своей жены, а затем, без всякой видимой связи с этим инцидентом, описал то наказание, которое почему-то понес его брат. Никаких объяснений о зависимости двух событий. Оставил лишь беглое замечание: «Нет нужды излагать здесь проступок, совершенный Гирином в пятый месяц года»[143]. Затем, после долгих рассуждений, как сложно держать в узде непокорных братьев, Гию пришел к весьма удобному для себя выводу, что ссора с Гирином случилась «из-за злодеяния моей жены». К тому времени вышеупомянутая жена уже давным-давно оставила его дом. В семейных хрониках Ринсендзи больше никогда не упоминалось ни о ней, ни о ее ребенке.

На следующий год Гию женился во второй раз[144]. Его новая жена, Сано, благополучно осилив первый год брака, взяла на себя роль хранительницы храма. Жила она тихо и безупречно. Ни разу за все годы Сано не причинила никакого беспокойства, ни разу не подала повода, чтобы ее поведение обсуждалось в каких-либо записях семейной хроники. Не сохранилось никаких записок, сделанных ее рукой, хотя, несомненно, она была грамотной женщиной. Когда Сано умерла в 1859 году, ее проводили в загробную жизнь, на прощание добавив к ее имени второй иероглиф имени Гию[145]. Очевидно, она была идеальной супругой.

Кто может сказать, что делает брак прочным? Возможно, Сано всегда держалась настороже, вела себя осмотрительно, так как была уже однажды чем-то травмирована в собственной жизни, так никем и не узнанной. Или вместо подробного рассказа о брате своего мужа, вместо ожидаемых объяснений она сталкивалась лишь с внезапными паузами, странными недомолвками, торопливо отводимыми взглядами при любом упоминании ее деверя Гирина. Впрочем, не исключено, что она – и не только она – слышала историю своей предшественницы. Приходя в храм, женщины любили посудачить[146]. Когда Сано вышла замуж, ей исполнилось уже двадцать пять лет[147]. Несомненно, кое-что повидав в жизни, она знала, чем дорожат мужчины, на что они могут пойти, чтобы защитить себя и свою репутацию. Она была достаточно умудрена опытом, чтобы понимать, когда лучше не рисковать и держать язык за зубами.

Так, помалкивая и усердно хлопоча по дому, Сано за десять лет, с 1832 по 1842 год, родила пятерых детей[148]. Она, конечно, могла рассчитывать на помощь служанок, младших сестер Цунено и своей еще вполне энергичной свекрови, но все равно забот ей хватало: младенцы, стирка, детские болезни и истерики, разбитая посуда, сопливые носы. Надо было подметать в комнатах, приглядывать за слугами, заботиться о муже, навещать деревенских женщин, возлагать приношения на алтарь. В эти годы на ее плечах держался весь дом. Должно быть, Сано понимала, что ей очень повезло. Брак с Гию устоял, все ее дети выжили. Хозяйство было крепким, велось надежным образом. Ей не требовалось работать в полях и не приходилось мучительно думать, где взять денег на мисо, саке и масло для ламп. Даже если иногда ей казалось, что всего этого для нее мало, если подчас, молясь Будде Амиде, она ловила себя на горьких мыслях, если вдруг ей хотелось высказаться довольно резко, Сано ничем себя не выдавала.