Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

Лавочники и их приказчики занимали дома, выходившие фасадами на улицу. Многие семьи жили там долгие десятилетия, но почти все они были арендаторами. Владельцы зданий и участков, на которых они стояли, проживали в других местах столицы и даже других городах. В некоторых районах Эдо богатые лавки и примыкающие к ним склады, подсобные помещения и прочая недвижимость – подчас все это занимало несколько кварталов – принадлежали крупным фирмам, но район Канда был не из таких. В опубликованном в 1843 году списке двухсот богатейших горожан Эдо[267] числился лишь один житель Канды – успешный торговец тканями и одеждой по имени Санмодзия Итибей[268]. Его соседи – ничем не примечательные лавочники – торговали сладостями, чаем, лекарствами, щетками для чернения зубов и мелкими металлическими изделиями[269].

Родственники Тикана жили во втором квартале Минагава-тё[270] – в тупике, примыкавшем к особняку лекаря, чья семья издавна служила роду сегуна. Немногочисленные местные домовладельцы были такими же, как этот лекарь: искусными в своем ремесле простолюдинами, которым в награду за их службу пожаловали собственность, денежные пособия и номинальный статус самураев. Некоторые из них работали с сусальным золотом и лакированной утварью и держали свои мастерские за рвом, на территории замка Эдо. Больше тупик Минагава-тё ничем не был примечателен – про него вообще мало кто слыхал. Даже те, кому доводилось там побывать, иногда путали его с более известным соседним районом Микава-тё[271].

Тикан и Цунено искали рисовую лавку, которая называлась Дайкокуя. Ее владелец по имени Сохати[272] приходился Тикану каким-то дальним родственником. Он неплохо устроился в Эдо – во всяком случае, по меркам жителей Этиго, ищущих работу в столице. Многие из тех, кто начинал как шлифовщик риса, мечтали открыть свою лавку. Имея под рукой лишь ступу и пестик, они сначала должны были накопить немного денег, потом арендовать лавку для торговли, а если дела пойдут удачно, то скоро все помещение заполнится мерными чашами, бочками, черпаками, специальными большими соломенными корзинами для зерна, а пол и стены начнут сотрясаться от грохота и стука машин для полировки риса.

На первых порах хозяину лавки приходилось управляться с машиной самому, что, конечно, было тяжело, но несравнимо легче, чем шлифовать рис вручную, пестиком в ступе. Машина немного напоминала деревянного жирафа с длинной прямой шеей, раскачивающейся вверх и вниз в воздухе, и тяжелой головой, которая раз за разом с грохотом падала в ступу. Эта конструкция называлась механическим пестиком. Ступа представляла собой вделанную в пол тяжелую чашу. Чтобы привести механизм в действие, шлифовщик забирался на «жирафа», будто хотел на нем прокатиться, и с силой жал на педаль. Это был изнурительный труд, выжимавший из человека все соки[273]. Безусловно, каждый владелец лавки надеялся со временем поручить работу по шлифовке кому-то другому. Скажем, сильному молодому работнику, найденному через контору по найму. А хозяин с женой брали на себя более легкие и приятные заботы: промывали рис в широких корзинах и ссыпали зерно в небольшие деревянные ящики. Если хозяин был человеком общительным, он мог ходить по вечерам в бедные кварталы, продавать там рис маленькими порциями и заодно собирать свежие сплетни.

В голодные годы лавочникам вроде Сохати обычно приходилось несладко. Их небольшие лавки оказывались буквально между двух огней: с одной стороны на них давили крупные оптовые торговцы, поднимавшие цены на рис, с другой – простые горожане, страшившиеся остаться без еды и умереть от голода. Всякий раз, когда рис становился слишком дорогим, владельцы всех городских лавок опасались погромов. Во время Великого голода годов Тэммэй[274], в 1780-е годы, цены подскочили так, что денег, вырученных за день разнорабочим или разносчиком товара, хватало всего на четыре порции риса. Не оставалось ничего ни на дрова, ни на плату за жилье, ни на другие продукты. Летом 1787 года горожане устроили многодневную расправу над оптовыми и розничными торговцами, производителями саке и всеми, кого считали ответственными за нехватку зерна и рост цен. Они вдребезги разбивали ступы, громили мебель, втаптывали в грязь одежду и швыряли кухонную утварь в канавы с нечистотами. Со складов вытаскивали на улицу огромные соломенные корзины с рисом и вспарывали их ножами, тем самым показывая, что сами они ничего не крадут, а восстают против тех, кто наживается на накопленном зерне. Под ногами прохожих хрустел рис, а в котелках у бедняков по-прежнему было пусто. За несколько дней в Эдо разгромили несколько сотен лавок. Сильнее всего пострадали оптовые закупщики и производители саке, однако досталось и розничным продавцам риса.