Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

Пожалуй, Цунено приходилось тяжелее, чем большинству ее соседей, принадлежавших к относительно благополучной среде низшего класса Эдо[302]. Кто-то из них служил в господских домах, а в съемных комнатах только ночевал; другие носили паланкины по столичным улицам, а когда не работали, прислоняли их к стене около своих дверей. Среди жильцов было много уличных торговцев. Они уходили из дома каждое утро, делая это намного бодрее в солнечную, а не дождливую погоду. Часами напролет торговцы кружили по улицам, продавая свечи, сладости, острый перец. Некоторые жильцы умудрялись использовать свои маленькие комнаты для дела: продавцы подержанной посуды раскладывали товар у дверей, учителя принимали учеников, приходивших со своими столиками для письма, а агенты по найму – захожих клиентов. Но чаще всего среди жителей встречались мелкие кустари. Поразительно, сколько разных вещей они могли изготовить в своих комнатах и дворах. Красили и расписывали по трафарету ткани, вырезали из дерева печатные доски для гравюр, мастерили деревянные инструменты, делали очки, плели татами, шлифовали и полировали доски, собирали музыкальные инструменты. Работа кипела у всех на виду, поскольку двери всегда держали открытыми, чтобы впустить в комнаты хоть немного света.

Жильцы доходных домов всегда знали, как идут дела у соседа. Они встречались у колодцев, в купальнях, у брадобреев. Занимаясь какой-нибудь работой, они все переговаривались через улицу[303]. Мужчины хвастались и ругались, сердитые матери семейств распекали невесток, ворчливые старики изводили всех вокруг кряхтеньем и жалобами. Темы для разговора находились без труда: соседи, обожающие брать в долг вещи и забывающие их возвращать; чумазые хныкающие дети, которые так и норовят высморкаться в рукав родительского кимоно; никчемные сыновья, спускающие все заработанное в публичных домах; ленивые жены, посылающие мужей за водой к колодцу; надменные дочери, которые смеют говорить своим матерям, что те одеваются немодно. Острые языки не щадили никого. Буё Инси, самурай из Эдо, уверял, что женщины из бедных кварталов только и ждут, когда мужчины уйдут на работу, чтобы «собраться всей улицей и всласть перемыть им косточки»[304].

В Минагава-тё наверняка было что сказать по поводу отношений Цунено и Тикана, однако сожительство двух взрослых людей не несло в себе ничего настолько скандального, чтобы привлечь внимание старейшины из простолюдинов, который следил за проживающими в этом районе и поддерживал связь с чиновниками-самураями из городского управления. Собственно говоря, пока не провели ежегодную перепись населения, вряд ли какой чиновник или смотритель мог бы сказать, кто с кем живет и почему. Кроме того, было трудно отличить постоянных жителей столицы от временных гостей и сезонных работников. В районе Канда почти в каждой съемной комнате ютилось от трех до пяти человек[305]. Чаще всего это были семейные пары с детьми, но попадались холостяки, вдовцы и вдовы. Иногда под одной крышей жили три поколения семьи, а незамужняя тетушка или холостой дядюшка делили кров с племянниками и их родителями. Встречались и более необычные варианты. Бывало даже, что взрослые брат и сестра снимали жилье на двоих, а потом пускали на постой кого-нибудь из друзей. Так что неженатая пара, поселившаяся в одной комнате доходного дома, никого не удивляла. Впрочем, в те времена не существовало свидетельств о браке, и Цунено могла говорить новым знакомым все что угодно.