Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен

Кто знает, рыдала ли она, истерически смеялась или кричала так громко, что соседям за стеной пришлось на нее прикрикнуть. А может быть, просто облегченно вздохнула и порадовалась своему избавлению. Об этом Цунено никому не писала. Впрочем, совсем неважно, как она отреагировала на уход Тикана: у нее были проблемы поважнее. Золотая монета, которую он оставил, обычному жителю доходного дома показалась бы настоящим богатством[313]. Чтобы заработать такие деньги, бродячему торговцу понадобилось бы не меньше трех удачных дней. Если тратить с умом, Цунено кормилась бы на них несколько недель, но вот обзавестись хозяйством уже не смогла бы. Их не хватило бы даже на одно добротное кимоно, а Цунено отчаянно нуждалась не только в нем. Без вещей, без денег, без семьи, без родственников, без единственного человека во всем Минагава-тё, знавшего, кто она и откуда, – как ей было во всем разобраться и понять, что делать дальше?

Поселившись в доходном доме одного из бедных кварталов Эдо, Цунено впервые в жизни ощутила себя совершенно обезличенной. Для всех она была лишь незнакомкой. Она смотрела на соседок, своих ровесниц, и видела кругом чужие лица. Дома, в Этиго, она по одному изгибу бровей или линии волос надо лбом могла сказать, из какой семьи эта девушка, безошибочно определить ее место в созвездии односельчан и родственников – все они были из галактики людей, знавших друг друга по именам на протяжении многих поколений. Когда она выходила на улицу, ей встречались соседи двоюродных братьев ее деда, знакомые ее невесток, родственники ее мужей. Вокруг нее были подруги детства, помнившие, какие вкусные маринованные огурцы делала ее мать. Каждая узнала бы накидку Цунено, если бы она случайно забыла ее в чьем-то доме. Они различали по голосам ее братьев и знали, какого из них она любит сильнее. Деревенские старухи могли с уверенностью заявить, что Цунено красивее своей бабушки в молодости – или, наоборот, совсем не так хороша собой, как когда-то была та.

Но здесь, в Минагава-тё, имя Цунено никому ни о чем не говорило. Лишь по ее говору можно было определить, что она родом из Этиго – далекого снежного края, откуда приходили банщики и куда каждое лето возвращались сезонные работники. Вряд ли кто принимал Цунено за крестьянку, всю жизнь гнувшую спину на рисовых полях; однако никому и в голову не приходило, что она может быть дочерью священника и у нее за сотни километров отсюда хранятся в сундуке десятки шелковых кимоно. Впрочем, какое это имело значение? В столице нашлось бы немало женщин с провинциальным выговором – из Этиго или не столь отдаленных мест, таких как Кодзукэ, Симоцукэ, Мусаси, – которые никогда не носили шелковых нарядов, а многие даже не умели писать. Но на них была чистая стеганая одежда из хлопчатобумажной ткани в тонкую, яркую полоску, их воротнички выглядели безупречно, их аккуратно убранные волосы со шпильками внушали доверие – и все это свидетельствовало, что в Эдо они стали своими, даже если их имена были выдуманы, а их родственники или прозябали в глухой деревне, или ютились в съемной комнате. По крайней мере, у этих женщин было куда ходить и что делать каждый день.

У Цунено не было ничего. И все-таки она не теряла надежду, поскольку родилась и выросла в семье храмового служителя и прекрасно знала, что в храмах Истинной Школы Чистой Земли никто не отвернется от дочери священника. Как бы мал и далек ни был Ринсендзи, обязательно найдется кто-нибудь, кому знакомо это название. И как бы скверно Цунено ни выглядела, она умела держаться с достоинством – в конце концов, прежде она была хозяйкой в крупном храме, пусть и в небольшом поселении в провинции Дэва. А потому в середине десятого месяца Цунено вышла из квартала Минагава-тё и пошла на юг, к самому большому столичному храму Истинной Школы Чистой Земли – Цукидзи Хонгандзи.

Чтобы из Минагава-тё попасть в Цукидзи, следовало снова пересечь рынок Канда, потом пройти по мосту Имагава и далее в сторону Нихомбаси. Это был самый деловой район города, по сравнению с которым западные кварталы Внутреннего Канды казались почти такими же сонными, как Такада. Вдоль улиц стояли крупные торговые дома. Самый большой назывался «Мицуи Этигоя» – про него слыхали даже в деревнях вроде Исигами. В описываемое нами время многопрофильная компания Мицуи владела недвижимостью, включая доходные дома в районе Внутреннего Канды, имела несколько филиалов, давала деньги в рост и выполняла финансовые поручения сегуната. Однако флагманом семейного бизнеса оставался знаменитый магазин с черепичной крышей, яркими голубыми вывесками-полотнищами, с его армией приказчиков и посыльных в опрятной форме, вечно куда-то спешащих со своими свертками[314].