Я посмотрела на облезлого плюшевого мишку в футболке с нашитыми вручную цифрами, одновременно пытаясь увидеть периферийным зрением, в комнате ли Бонни, и недоумевая, почему она швырнула в меня медведя. Мне показалось, что кто-то напевает приятную мелодию, но, когда я повернула голову, пение прекратилось.
Нола встала, вытерла руками лицо и посмотрела на меня.
– Некрасиво подслушивать разговоры других людей, – сказала она.
– Ты права, извини. Просто я услышала, как ты плачешь, и меня это обеспокоило. Кто это был?
Сначала я подумала, что она мне не скажет. Однако Нола прикусила нижнюю губу и нехотя сказала:
– Рик Чейз. Последний парень моей мамы. Хотел узнать, где я и как у меня дела.
– Как он узнал номер твоего телефона? – осторожно поинтересовалась я.
Вместо ответа Нола устроила целое шоу – долго выуживала из-под кровати ботинки, а затем еще столько же времени рассматривала шнурки.
– Вообще-то, это я позвонила ему. Он нашел меня в Фейсбуке и отправил мне сообщение.
Я вопросительно подняла брови. На данный момент у Нолы не было компьютера, а Фейсбук не входил в число приложений, которые Джек разрешил ей установить на телефоне. Он регулярно это проверял.
– Олстон разрешила мне создать учетную запись с ее ноутбука.
– Без надлежащих настроек безопасности, раз он смог найти тебя и отправить тебе сообщение.
Она хмуро посмотрела на меня из-под насупленных бровей:
– Я не дура набитая. Я не стала бы отвечать незнакомому человеку. Но я его знаю, и он оставил свой номер телефона, чтобы я могла ему позвонить.
У меня слегка отлегло от души. Тем не менее мне придется сказать Джеку, чтобы он установил параметры для Нолы, чтобы ограничить доступ к социальным сетям. Знай я, как это делается, я бы наверняка выяснила, нет ли у нее аккаунта и в Твиттере. Ладно, разберемся с этим позже.
– Что там с Джимми Гордоном? – тихо спросила я.
Она смерила меня недобрым взглядом. Лицо ее было перекошено яростью.
– ЗССД. Может, мы закончим этот разговор и отправимся на дурацкий урок музыки?
Она прошла мимо меня. Мне было слышно, как ее ботинки топают вниз по лестнице. Я же стояла, ломая голову, что такое ЗССД.
Когда мы с матерью вышли из дома, Нола ждала у моей машины. Я посмотрела на ее ноги.
– Это меньше мили, поэтому мы пойдем пешком, потому что еще не жарко. Мы подождем, если ты захочешь сменить обувь.
Она посмотрела на меня, как будто я выжила из ума:
– Пешком?
– Да. Ты же знаешь, как это делается: ставишь одну ногу перед другой, потом делаешь это снова и снова. Это называется «пешком». Своим ходом. На своих двоих. Мне казалось, ты делаешь это с тех пор, как научилась ходить. – Я была готова одобрительно похлопать себя по спине. Мне, конечно, далеко до Нолы по части сарказма, но в целом получилось неплохо.
– В Лос-Анджелесе никто не ходит пешком. Это просто… отстой.
Я зашагала по тротуару.
– Мы не в Лос-Анджелесе, поэтому мы ходим пешком. Это займет меньше пятнадцати минут, но, если ты будешь и дальше тянуть резину, тебе придется догонять нас трусцой.
– Пойдем, – моя мать протянула Ноле руку. – По дороге ты сможешь полюбоваться домами и палисадниками.
– Это ж надо! Не могу дождаться. – Нола нехотя позволила моей матери оторвать ее от моей машины. Сокрушенно вздохнув и по привычке закатив глаза, она зашагала рядом с ней. – Кстати, к вашему сведению, я пошла в девять месяцев. Не то чтобы я сама это помню, но так сказала мне мама.
Я искоса наблюдала за Нолой. Интересно, поняла ли она, что только что поделилась воспоминанием о матери и их общем прошлом без намека на враждебность или обиду. Возможно, Нола прожила в Чарльстоне уже достаточно долго и потому начала воспринимать свою прежнюю жизнь сквозь всепрощающий фильтр времени. Или же был в ее жизни с Бонни период, когда все было не так уж и плохо.
– Похоже, ты развивалась очень быстро, – сказала моя мать, осторожно перешагивая через трещину в тротуаре.
– Вся в отца, – пробормотала я себе под нос, в ответ на что моя мать ткнула меня в спину.
– Мелли тоже, – добавила она. – В два года она уже говорила полными, связными предложениями. Ее отец считает, это потому, что она была обласкана вниманием обоих родителей, которые никогда не сюсюкали с ней как с малым ребенком. Мне же кажется, это потому, что даже тогда она знала, чего хочет в жизни, и желала, чтобы все тоже об этом знали.
Я посмотрела на мать, слишком удивленная, чтобы обидеться на нее. Я мало что знала о своем раннем детстве. После того как она ушла, мой отец не был склонен к сентиментальным воспоминаниям, поэтому мои самые ранние воспоминания были обо мне как о ребенке без матери. Мое появление в этом мире и мои первые шаги и слова в нем были частью канувшего в небытие прошлого.
Я впилась глазами в тротуар перед собой, стараясь ставить каждую ногу впереди другой. Я обязательно расскажу Джеку о том, что Нола пошла в девять месяцев, потому что ему положено это знать. Потому что, когда она подрастет, ей будет приятно знать, что кто-то это запомнил и при случае может рассказать другим.
– Что это за звук? – спросил Нола.