Незнакомцы в поезде

"Я не испытываю большого уважения к закону", - помнится, говорил он пару лет назад в Меткалфе Питеру Риггзу. Да и как мог он испытывать уважение к институту, который считал его и Мириам мужем и женой? "Я не испытываю большого уважения к церкви", - мудрствовал он перед Питером в свои пятнадцать лет. Тогда, конечно, он имел в виду меткалфских баптистов. В семнадцать он сам открыл для себя Бога. Бога ему открыли его проснувшиеся таланты и чувство единства всех искусств, потом природы и, наконец, науки всех созидательных и регулирующих сил мира. Он верил, что не смог бы достичь успеха в работе без веры в Бога. А где была его вера, когда он убивал? Это он забыл о Боге, а не Бог оставил его. Ему казалось, что ни одно человеческое существо никогда не носило в себе столь тяжкого бремени вины, как он, и то, что он может жить с таким чувством вины, означало одно: душа его уже мертва, а от него осталась лишь одна оболочка.

Гай лениво повернулся к письменному столу, взглянул на него. Сквозь зубы у него вырвался вздох, он нервно, нетерпеливо провел ладонью по губам. У него было предчувствие, что еще что-то должно произойти, какое-то более строгое наказание, какие-то горькие испытания.

- Я мало наказан! - шепотом внезапно вырвалось у него. Почему он говорит шепотом? Ему стыдно? - Я мало наказан, - повторил он нормальным голосом, оглядываясь при этом, словно его кто-то мог услышать. Он мог бы и выкрикнуть эту фразу, если бы к ней не примешивался элемент мольбы, а он не чувствовал достойным, чтобы молить кого-либо о чем-либо.

Вот, например, его новые красивые книги, которые Гай купил сегодня он мог думать о них, мог любить их. Однако у него было такое чувство, будто он оставил их на столе уже давно - давно, как собственную молодость... Надо немедленно садиться за работу. Ему предложили проектировать больницу. Гай хмуро взглянул на маленькую стопку записок, которые он успел набросать. Они лежали в свете пятна от настольной лампы, изогнувшей над ними свою гусиную шею. Ему казалось нереальным, что его привлекли к работе. Скоро он проснется и окажется, что все эти недели были фантазией, приятным сном. Больница. Ему не над больницей работать, а над тюрьмой. Он нахмурился в задумчивости. Две недели назад мысли его метались, когда он начал работать над интерьером больницы. Тогда его не занимали мысли о смерти, он думал о здоровье и лечении. Вдруг он вспомнил, что не сообщил Энн о больнице, поэтому ему и казалось всё нереальным. Энн была его барометром реальности, а не работы. А всё-таки почему же он не рассказал ей?

Надо немедленно идти и садиться за работу. Но он сейчас почувствовал в ногах ту неукротимую энергию, которая приходила к нему каждый вечер и заставляла его выходить на улицы в тщетном стремлении сжечь ее. Эта энергия пугала его, потому что он не находил себе такой задачи, выполнение которой могло бы вобрать в себя эту энергию, и поэтому ему думалось иногда, что такой задачей могло бы быть его самоубийство. Однако очень глубоко внутренне и помимо его воли его существо корнями своими цеплялось за жизнь, и он чувствовал, что самоубийство было бы трусливым выходом из положения и безжалостным поступком в отношении тех, кто любит его.

Он думал о своей матери и чувствовал, что больше никогда не даст ей обнять себя. Он помнил, как она говорила ему, что все мужчины одинаково хорошие. Зло, говорила она, привносится в них извне, со стороны. И Гай верил в справедливость этих слов в течение тех нескольких месяцев после Мириам, когда ему хотелось убить ее любовника Стива. Так он считал и в поезде, читая своего Платона. В нем самом пристяжная лошадь возничего всегда слушалась, как и основная. Но любовь и ненависть, думал он теперь, добро и зло живут бок о бок в человеческом сердце. И не в разных пропорциях в разных людях, а всё добро и всё зло целиком в каждом. Только в одних это надо еще поискать, а других лишь чуть поскрести. Все вещи имеют рядом с собой свою противоположность, всякому решению есть противное обоснование, у всякого животного есть свой враг, есть мужчина, а есть женщина, есть положительное, а есть отрицательное. Расщепление атома было единственным настоящим разрушением, ломкой всемирного закона единичности. Ничто не существует без своей противоположности, тесно с ним связанной. Может ли быть пространство в здании без стен, ограничивающих его? Может ли энергия существовать без материи или материя без энергии? Состояние спокойствия и движение, считавшиеся противоположностью, теперь известны как неразрывно единые.

И Бруно, он и Бруно. Каждый из них являет собой то, чем другой быть не хотел бы, противоположностью себе, и каждый думает, что он это ненавидит, а на самом деле, возможно, любит.

В какой-то момент Гай подумал про себя, что сошел с ума. Тут же ему пришло в голову, что сумасшествие и гений тоже часто соседствуют. Но какой же заурядной жизнью живут большинство людей! В средних слоях воды, как большинство рыб.